Неточные совпадения
Нам, Алексей Степаныч,
с вами
Не удалось
сказать двух слов.
Ну, образ жизни ваш каков?
Без горя нынче? без
печали?
— Пустые — хотел ты
сказать. Да, но вот эти люди — Орехова, Ногайцев — делают погоду. Именно потому, что — пустые, они
с необыкновенной быстротой вмещают в себя все новое: идеи, программы, слухи, анекдоты, сплетни. Убеждены, что «сеют разумное, доброе, вечное». Если потребуется, они завтра будут оспаривать радости и
печали, которые утверждают сегодня…
— Уезжайте! —
сказала она
с достоинством подавленной обиды и вместе глубокой
печали, которой не в силах была скрыть.
— Какой он добрый! — Вера Павловна вздохнула, только, по правде
сказать, вздохнула не
с печалью, а лишь
с признательностию.
Полозов раз как-то
сказал ему колкость, Соловцов
с достоинством и
печалью в лице простился
с ним, перестал бывать.
Положение его в Москве было тяжелое. Совершенной близости, сочувствия у него не было ни
с его друзьями, ни
с нами. Между им и нами была церковная стена. Поклонник свободы и великого времени Французской революции, он не мог разделять пренебрежения ко всему европейскому новых старообрядцев. Он однажды
с глубокой
печалью сказал Грановскому...
Люди обыкновенно вспоминают о первой молодости, о тогдашних
печалях и радостях немного
с улыбкой снисхождения, как будто они хотят, жеманясь, как Софья Павловна в «Горе от ума»,
сказать: «Ребячество!» Словно они стали лучше после, сильнее чувствуют или больше.
А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон — и хотя
с печалью, но без зависти, без всяких темных чувств
сказать, в виду конца, в виду ожидающего бога: „Здравствуй, одинокая старость!
— Ромочка, теперь последнее, —
сказала Александра Петровна торопливо, но
с печалью и тревогой в голосе. — Я не хотела портить вам вечер и не говорила. Слушайте, вы не должны у нас больше бывать.
Наконец страсть выдохлась в нем, истинная
печаль прошла, но ему жаль было расстаться
с нею; он насильственно продолжил ее, или, лучше
сказать, создал себе искусственную грусть, играл, красовался ею и утопал в ней.
— Слишком много для одного дня, —
сказала Биче, вздохнув. Она взглянула на меня мельком, тепло,
с легкой
печалью; потом, застенчиво улыбнувшись,
сказала: — Пройдемте вниз. Вызовем Ботвеля. Сегодня я должна раньше лечь, так как у меня болит голова. А та — другая девушка? Вы ее встретили?
— Полно, —
сказал он, обратясь к старухе, которая рыдала и причитала, обнимая ноги покойника, — не печалься о том, кто от греха свободен!.. Не тревожь его своими слезами… Душа его еще между нами… Дай ей отлететь
с миром, без
печали… Была, знать, на то воля господня… Богу хорошие люди угодны…
С этим намерением княгиня пробыла весь день и
с этим же намерением приняла Миклакова; но его расстроенный вид, его
печаль и отчаяние, когда она
сказала ему свое решение, сильно поколебали ее решимость: она уже готова была
сказать ему, что она, пожалуй, и не поедет, однако, произнести эти слова ей было невыносимо стыдно, и она сочла за лучшее промолчать.
— То есть не принимай ничего к сердцу, — перервал Рославлев, — не люби никого, не жалей ни о ком; беги от несчастного: он может тебя
опечалить; старайся не испортить желудка и как можно реже думай о том, что будет
с тобою под старость — то ли ты хотел
сказать, Александр?
По той же самой причине, что моя мать была горожанка, как я уже
сказал, и также потому, что она провела в угнетении и
печали свое детство и раннюю молодость и потом получила, так
сказать, некоторое внешнее прикосновение цивилизации от чтения книг и от знакомства
с тогдашними умными и образованными людьми, прикосновение, часто возбуждающее какую-то гордость и неуважение к простонародному быту, — по всем этим причинам вместе, моя мать не понимала и не любила ни хороводов, ни свадебных и подблюдных песен, ни святочных игрищ, даже не знала их хорошенько.
Лариосик. Да, корабль… Пока его не прибило в эту гавань
с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились… Впрочем, и у них я застал драму… Ну, не стоит говорить о
печалях. Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Все живы… да… мы все снова вместе… И даже больше того: вот Елена Васильевна, она тоже пережила очень и очень много и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина. И мне хочется
сказать ей словами писателя: «Мы отдохнем, мы отдохнем…»
— Господи, помяни раба твоего, грешного Левонтия, и учини его в рай, привычной нищенской скороговоркой зашептал Козел. — Убили Бузыгу, —
сказал он
с притворной
печалью.
Сказать по правде, новость эта больше обрадовала его, нежели
опечалила; тем не менее он
с свирепостью напал па дочь, разбранил ее, оттаскал по обычаю праотцев за косу, запер в чулан, словом, сделал все, что требовала оскорбленная любовь родителя.
Пожила бы ты
с мое — узнала бы!» Больная удивилась и, вспомнив про мужа Катерины, которого та не хотела утешить и полюбить, как он ни любил ее, проговорила в виде возражения: «А муж-то твой?» Катерина не рассердилась, а только подумала немного и
сказала: «И его
печаль — моя
печаль, да не мое дело помочь ему!..
— Нет, уж ты, Бога ради, освободи меня, Сергей Андреич, —
сказал наконец Патап Максимыч. — Изнемог я… Дай одному
с печалью остаться, подь отсель, оставь меня одного… Дай надуматься… А какой я допрежь сего столп был неколебимый… Помнишь?.. Никого не боялся, ничего не страшился!.. Шатнуло горе, свихнуло!.. Глядя на меня, поучайся, Сергей Андреич, познай, как человеку подобает мáлитися… Божий закон!.. Господне определенье!..
— А может статься, Марья-то Гавриловна такое обещанье вам только для того дала, чтоб не оченно вас расстроивать, потому что в
печали тогда находились, схоронивши Настасью Патаповну, — насмешливо улыбаясь,
с наглостью
сказал Алексей.
Нельзя
сказать, чтобы девушка приняла
с особенной
печалью эту новость.
Та глубокая
печаль,
печаль о не своем горе, которая была начертана на этом лице, была так гармонически слита
с ее личною, собственною ее
печалью, до такой степени эти две
печали сливались в одну, не давая возможности проникнуть в ее сердце, даже в сон ее чему-нибудь такому, что бы могло нарушить гармонию самопожертвования, которое она олицетворяла, — что при одном взгляде на нее всякое страдание теряло свои пугающие стороны, делалось делом простым, легким, успокаивающим и, главное, живым, что вместо слов: „как страшно!“ заставляло
сказать: „как хорошо! как славно!“»
Монахи тоже заплакали и
с участием стали расспрашивать, зачем он плачет, отчего лицо его так угрюмо, но он не
сказал ни слова и заперся в своей келье. Семь дней сидел он у себя, ничего не ел, не пил, не играл на органе и плакал. На стук в его дверь и на просьбы монахов выйти и поделиться
с ними своею
печалью он отвечал глубоким молчанием.
— Ваша воля, —
с печалью в голосе
сказал Салтыков.
Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца
с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, — кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова
сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою
печаль, чтобы не огорчить умирающего отца.
— Ma bonne amie, [Милый друг] —
сказала маленькая княгиня утром 19-го марта после завтрака, и губка ее
с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была
печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, — была такая, что она еще более напоминала об общей
печали.
— Mon père! André? [Батюшка! Андрей?] —
Сказала неграциозная, неловкая княжна
с такою невыразимою прелестью
печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
— Кабы ты знал, как мне их жалко, Петруша, —
сказала она
с искренней и тихой, покорной
печалью. — Так жалко, так жалко. Целая жизнь впереди. Чего еще они не натерпятся!