Неточные совпадения
Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым
ударом топора смех и шепот из спальни раздавались все
сильнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота.
Самгин дернул ручку звонка у ворот и — вздрогнул: колокол — велик и чуток, он дал четыре
удара, слишком
сильных для этой замороженной тишины.
Вся эта обломовская система воспитания встретила
сильную оппозицию в системе Штольца. Борьба была с обеих сторон упорная. Штольц прямо, открыто и настойчиво поражал соперников, а они уклонялись от
ударов вышесказанными и другими хитростями.
Полтора года назад Версилов, став через старого князя Сокольского другом дома Ахмаковых (все тогда находились за границей, в Эмсе), произвел
сильное впечатление, во-первых, на самого Ахмакова, генерала и еще нестарого человека, но проигравшего все богатое приданое своей жены, Катерины Николаевны, в три года супружества в карты и от невоздержной жизни уже имевшего
удар.
Но если бы
удары продолжались чаще и
сильнее, то корпус тяжело нагруженного и вооруженного фрегата, конечно, мог бы раздаться и рангоут, то есть верхние части мачт и реи, полететь вниз. А так как эти деревья, кажущиеся снизу лучинками, весят которое двадцать, которое десять пудов, — то всем нам приходилось тоскливо стоять внизу и ожидать, на кого они упадут.
Один
удар грома был особенно оглушителен. Молния ударила как раз в той стороне, где находилась скалистая сопка. К
удару грома примешался еще какой-то
сильный шум: произошел обвал. Надо было видеть, в какое волнение пришел солон! Он решил, что черт сердится и ломает сопку.
Удары грома были настолько
сильные, что можно было ощущать, как вздрагивает атмосфера, и от этого сотрясения каждый раз дождь шел еще
сильнее.
В одиннадцать часов утра я вздрогнул, как от
сильного электрического
удара, громкий крик новорожденного коснулся моего уха.
Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные
удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только при
сильном ветре прыщет золото.
Одной ночью разразилась
сильная гроза. Еще с вечера надвинулись со всех сторон тучи, которые зловеще толклись на месте, кружились и сверкали молниями. Когда стемнело, молнии, не переставая, следовали одна за другой, освещая, как днем, и дома, и побледневшую зелень сада, и «старую фигуру». Обманутые этим светом воробьи проснулись и своим недоумелым чириканьем усиливали нависшую в воздухе тревогу, а стены нашего дома то и дело вздрагивали от раскатов, причем оконные стекла после
ударов тихо и жалобно звенели…
Весьма естественно, что журавль —
сильная птица, но к этой силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его крыльев,
удар которых ужасно силен, в длинных ногах и крепких пальцах с твердыми ногтями и, наконец, в довольно длинном, очень крепком и остром клюве.
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие
удары топора производят только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится
сильнее с каждым
ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще
удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму
сильного ветра, рухнет на землю!..
О! дар небес благословенный,
Источник всех великих дел;
О вольность, вольность, дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни сердце твоим жаром,
В нем
сильных мышц твоих
ударомВо свет рабства тьму претвори,
Да Брут и Телль еще проснутся,
Седяй во власти, да смятутся
От гласа твоего цари.
Боже мой! какой я почувствовал восторг, когда, зазевавшись, получил от ней
сильный и резкий
удар по пальцам, и как потом я нарочно старался показывать вид, что зазёвываюсь, а она дразнила меня и не трогала подставляемых рук!
По коридору бродили люди, собирались в группы, возбужденно и вдумчиво разговаривая глухими голосами. Почти никто не стоял одиноко — на всех лицах было ясно видно желание говорить, спрашивать, слушать. В узкой белой трубе между двух стен люди мотались взад и вперед, точно под
ударами сильного ветра, и, казалось, все искали возможности стать на чем-то твердо и крепко.
Выстрелы уже слышались, особенно иногда, когда не мешали горы, или доносил ветер, чрезвычайно ясно, часто и, казалось, близко: то как будто взрыв потрясал воздух и невольно заставлял вздрагивать, то быстро друг за другом следовали менее
сильные звуки, как барабанная дробь, перебиваемая иногда поразительным гулом, то всё сливалось в какой-то перекатывающийся треск, похожий на громовые
удары, когда гроза во всем разгаре, и только что полил ливень.
К удивлению,
удары в ворота продолжались, и хоть далеко не так
сильные, как представлялось во сне, но частые и упорные, а странный и «мучительный» голос, хотя вовсе не жалобно, а, напротив, нетерпеливо и раздражительно, всё слышался внизу у ворот вперемежку с чьим-то другим, более воздержным и обыкновенным голосом.
Мерно шел конь, подымая косматые ноги в серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда Дружина Андреевич остановил его саженях в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой земли, грызть удила и нетерпеливо рыть песок
сильным копытом, выказывая при каждом
ударе блестящие шипы широкой подковы. Казалось, тяжелый конь был подобран под стать дородного всадника, и даже белый цвет его гривы согласовался с седою бородой боярина.
Что же касается до бубна, то он просто делал чудеса: то завертится на пальце, то большим пальцем проведут по его коже, то слышатся частые, звонкие и однообразные
удары, то вдруг этот
сильный, отчетливый звук как бы рассыпается горохом на бесчисленное число маленьких, дребезжащих и шушуркающих звуков.
Мордвин был много
сильнее Ситанова, но значительно тяжелей его, он не мог бить так быстро и получал два и три
удара за один. Но битое тело мордвина, видимо, не очень страдало, он все ухал, посмеивался и вдруг, тяжким
ударом вверх, под мышку, вышиб правую руку Ситанова из плеча.
За угрозой почти непосредственно последовало и исполнение: раздались
удары в двери; но ротмистр нашелся, что сделать: он мигнул квартальному, который тотчас же выкатил пожарную трубу, взлез со шприцем на забор и пустил в толпу
сильную холодную струю.
Опять
удар, нива заколебалась
сильней, и по ней полоснуло свежим холодом.
— И чего бы, кажется, сердиться на приятеля… Разве я тут виноват… Если уже какой-нибудь поджарый Падди может повалить самого
сильного человека во всех Лозищах… Га! Это значит, такая уже в этой стороне во всем образованность… Тут сердиться нечего, ничего этим не поможешь, а видно надо как-нибудь и самим ухитряться… Индейский
удар! Это у них, видишь ли, называется индейским
ударом…
Эта демонстрация произвела
сильное впечатление на публику, но впечатление, произведенное ею на Матвея, было еще
сильнее. Этот язык был и ему понятен. При виде маневра Келли, ему стало сразу ясно очень многое: и то, почему Келли так резко отдернул свою руку, и даже за что он, Матвей, получил
удар в Центральном парке… И ему стало так обидно и горько, что он забыл все.
Николай знал, что двенадцать тысяч шпицрутенов была не только верная, мучительная смерть, но излишняя жестокость, так как достаточно было пяти тысяч
ударов, чтобы убить самого
сильного человека. Но ему приятно было быть неумолимо жестоким и приятно было думать, что у нас нет смертной казни.
Быстрым толчком в грудь Людмила повалила Сашу на диван. От рубашки, которую она рванула, отскочила пуговица. Людмила быстро оголила Сашино, плечо и принялась выдергивать руку из рукава. Отбиваясь, Саша невзначай ударил Людмилу ладонью по щеке. Не хотел, конечно, ударить, но
удар упал на Людмилину щеку сразмаху,
сильный и звонкий. Людмила дрогнула, пошатнулась, зарделась кровавым румянцем, но не выпустила Сашу из рук.
Прибавлю еще, что в эту минуту разразилась
сильная гроза;
удары грома слышались чаще и чаще, и крупный дождь застучал в окна.
Невольно два
удара после его восклицания вышли очень
сильными, и кровь брызнула на пол.
Еще
удар плети… Еще чаще стучат копыта… Еще
сильнее свист ветра… Дышать тяжело…
В ту самую минуту как Милославский, подле которого бились с отчаянием Алексей и человек пять стрельцов, упал без чувств от
сильного сабельного
удара, раздался дикий крик казаков, которые, под командою атаманов, подоспели наконец на помощь к Пожарскому.
Солнце взошло, но тишина и молчание царствовали еще повсюду. Вдруг прозвучал на соборной колокольне первый
удар колокола, за ним другой, вот третий… все чаще, все
сильнее… призывный гул промчался по всей окрестности, и — все ожило в Нижнем Новгороде.
Забору этому не было конца ни вправо, ни влево. Бобров перелез через него и стал взбираться по какому-то длинному, крутому откосу, поросшему частым бурьяном. Холодный пот струился по его лицу, язык во рту сделался сух и неподвижен, как кусок дерева; в груди при каждом вздохе ощущалась острая боль; кровь
сильными, частыми
ударами била в темя; ушибленный висок нестерпимо ныл…
Вдруг над самой головой его с страшным, оглушительным треском разломалось небо; он нагнулся и притаил дыхание, ожидая, когда на его затылок и спину посыпятся обломки. Глаза его нечаянно открылись, и он увидел, как на его пальцах, мокрых рукавах струйках, бежавших с рогожи, на тюке и внизу на земле вспыхнул и раз пять мигнул ослепительно-едкий свет. Раздался новый
удар, такой же
сильный и ужасный. Небо уже не гремело, не грохотало и издавало сухие, трескучие, похожие на треск сухого дерева, звуки.
"Не знаю, больше ли вы теперь передо мной виноваты, чем тогда; но знаю, что теперешний
удар гораздо
сильнее… Это конец. Вы мне говорите:"Я не могу"; и я вам повторяю тоже:"Я не могу… того, что вы хотите, Не могу и не хочу". Не отвечайте мне. Вы не в состоянии дать мне единственный ответ, который я бы принял. Я уезжаю завтра рано с первым поездом. Прощайте, будьте счастливы… Мы, вероятно, больше не увидимся".
— Что ты тут делаешь, а? Поджигать или воровать пришел? — раздался громовый голос сзади, затем Колесов почувствовал
удар, толчок и полетел с лестницы, сброшенный
сильной рукой.
Граф пожал плечами и, делать нечего, покорился молча своей участи. Кроме всех этих оскорбительных в нравственном смысле сюрпризов, он чувствовал довольно
сильную физическую боль в левой щеке от
удара Янсутского и поламыванье в плечах от толчков, которыми будто бы нечаянно при выпроваживании наградили его трактирные служители.
— Жарок у вас довольно
сильный! — проговорил он и, придав серьезнейшее выражение лицу своему, принялся тщательно считать
удары артерии.
Во всех трех окнах ярко блеснула молния, и вслед за этим раздался оглушительный, раскатистый
удар грома, сначала глухой, а потом грохочущий и с треском, и такой
сильный, что зазвенели в окнах стекла. Лаевский встал, подошел к окну и припал лбом к стеклу. На дворе была
сильная, красивая гроза. На горизонте молнии белыми лентами непрерывно бросались из туч в море и освещали на далекое пространство высокие черные волны. И справа, и слева, и, вероятно, также над домом сверкали молнии.
Юрий, не отвечая ни слова, схватил лошадь под уздцы; «что ты, что ты, боярин! — закричал грубо мужик, — уж не впрямь ли хочешь со мною съездить!.. эк всполошился!» — продолжал он ударив лошадь кнутом и присвиснув; добрый конь рванулся… но Юрий, коего силы удвоило отчаяние, так крепко вцепился в узду, что лошадь принуждена была кинуться в сторону; между тем колесо телеги сильно ударилось о камень, и она едва не опрокинулась; мужик, потерявший равновесие, упал, но не выпустил вожжи; он уж занес ногу, чтоб опять вскочить в телегу, когда неожиданный
удар по голове поверг его на землю, и
сильная рука вырвала вожжи… «Разбой!» — заревел мужик, опомнившись и стараясь приподняться; но Юрий уже успел схватить Ольгу, посадить ее в телегу, повернуть лошадь и ударить ее изо всей мочи; она кинулась со всех ног; мужик еще раз успел хриплым голосом закричать: «разбой!» Колесо переехало ему через грудь, и он замолк, вероятно навеки.
Мы долго блуждали по петербургской слякоти. Была осень. Дул
сильный ветер с моря. Поднималась кода. Мы побывали на Дворцовой набережной. Разъяренная река пенилась и охлестывала волнами гранитные парапеты набережной. Из черной пропасти, в которой исчезал другой берег, иногда блестела молния, и спустя четверть минуты раздавался тяжелый
удар: в крепости палили из пушек. Вода прибывала.
С дубинкой или палкой в руке охотник, всегда один, преследует зверя иногда по нескольку верст; задыхаясь от усталости, обливаясь потом, он нередко бросает шапку, рукавицы, тулуп и в одной рубахе, несмотря на
сильный мороз, не отстает от волка и не дает ему вздохнуть; он старается загнать зверя в лес, потому что там он задевает капканом за пеньки и деревья и иногда так завязнете них, что не может пошевельнуться с места; тогда охотник уже смело бросается на свою добычу и несколькими
ударами по голове убивает волка.
И, наконец, когда один из
ударов каблуком сапога
сильнее других опустился на спину Гаврилы, он вскочил, все еще боясь открыть глаза, сел на лавку и, ощупью схватив весла, двинул лодку.
Я начал прислушиваться. Дул
сильный ветер, гнавший низкие черные тучи, заслонявшие месяц; он налетал на полотно, с шумом шлепал его, гудел в веревках и тонко высвистывал где-то в ружейных козлах. Сквозь эти звуки иногда слышались глухие
удары.
Здоровая,
сильная личность не отдается науке без боя; она даром не уступит шагу; ей ненавистно требование пожертвовать собою, но непреодолимая власть влечет ее к истине; с каждым
ударом человек чувствует, что с ним борется мощный, против которого сил не довлеет: стеная, рыдая, отдает он по клочку все свое — и сердце и душу.
Он быстро стал протирать глаза — мокрый песок и грязь были под его пальцами, а на его голову, плечи, щёки сыпались
удары. Но
удары — не боль, а что-то другое будили в нём, и, закрывая голову руками, он делал это скорее машинально, чем сознательно. Он слышал злые рыдания… Наконец, опрокинутый
сильным ударим в грудь, он упал на спину. Его не били больше. Раздался шорох кустов и замер…
Только снаружи слышался ровный гул, как будто кто-то огромный шагал от времени до времени по окованной морозом земле. Земля глухо гудела и смолкала до нового
удара…
Удары эти становились все чаще и продолжительнее. По временам наша избушка тоже как будто начинала вздрагивать, и внутренность ее гудела, точно пустой ящик под ветром. Тогда, несмотря на шубы, я чувствовал, как по полу тянет холодная струя, от которой внезапно
сильнее разгорался огонь и искры вылетали гуще в камин.
Мучим голодом, страхом томимый,
Сановит и солиден на вид,
В
сильный ветер, в мороз нестерпимый,
Кто по Невскому быстро бежит?
И кого он на Невском встречает?
И о чем начался разговор?
В эту пору никто не гуляет,
Кроме мнительных, тучных обжор.
Говоря меж собой про
удары,
Повторяя обеты не есть,
Ходят эти угрюмые пары,
До обеда не смея присесть,
А потом наедаются вдвое,
И на утро разносится слух,
Слух ужасный — о новом герое,
Испустившем нечаянно дух!
Она знала Холмского по его оружию и доспехам, обагренным кровию Мирослава; огненный взор ее звал все мечи, все
удары новогородские на главу московского полководца, но железный щит его отражал
удары, сокрушал мечи, и рука
сильного витязя опускалась с тяжкими язвами и гибелию на смелых противников.
Сильный оруженосец Иоаннов ударил его мечом в главу, и шлем распался на части: он хотел повторить
удар, но сам Иоанн закрыл Мирослава щитом своим.
…Раз, два, три, четыре… — гулко раздавался по временам
сильный стук. Это Яшка тревожил чуткую тишину коридора. Среди этой тишины, на фоне бесшумной, подавленной жизни, его
удары, резкие, бешено-отчетливые, непокорные, составляли какой-то странный, режущий, неприятный контраст. Я вспомнил, как маленький «старший» съежился, заслышав эти
удары. Нарушение обычного безмолвия этой скорбной обители, казавшееся даже мне, постороннему, диссонансом, должно было особенно резать ухо «начальства».