Неточные совпадения
Это было дома у Марины, в ее маленькой, уютной комнатке. Дверь на террасу — открыта,
теплый ветер тихонько перебирал листья деревьев в саду; мелкие белые облака паслись в небе, поглаживая луну, никель самовара на столе казался голубым, серые бабочки трепетали и гибли над огнем, шелестели на розовом абажуре лампы. Марина — в широчайшем белом капоте, — в широких его рукавах сверкают голые,
сильные руки. Когда он пришел — она извинилась...
Ночь идет, и с нею льется в грудь нечто
сильное, освежающее, как добрая ласка матери, тишина мягко гладит сердце
теплой мохнатой
рукою, и стирается в памяти всё, что нужно забыть, — вся едкая, мелкая пыль дня.
Стоя рядом с ним, мать видела глаза, освещенные
теплым и ясным светом. Положив
руки на спинку стула, а на них голову свою, он смотрел куда-то далеко, и все тело его, худое и тонкое, но
сильное, казалось, стремится вперед, точно стебель растения к свету солнца.
Она крепко пожала его
руку своими красивыми, белыми,
сильными пальцами. Ее
рука была немногим меньше его
руки — но гораздо
теплей и глаже, и мягче, и жизненней.
Пантелей и старуха сидели рядом у ног Егорушки и говорили шипящим шепотом, прерывая свою речь вздохами и зевками. А Егорушка никак не мог согреться. На нем лежал
теплый, тяжелый тулуп, но все тело тряслось,
руки и ноги сводило судорогами, внутренности дрожали… Он разделся под тулупом, но и это не помогло. Озноб становился все
сильней и
сильней.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и
теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее
рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг
сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Говорил он долго. Порою его глаза, невольно косясь направо, видели ноги девицы, круглый ее локоть и полуприкрытую грудь. Он чувствовал, что ее тяжелое тело всё
сильнее теснит его, — Четыхеру было
тепло, приятно; не разжимая колен, он вытянул из них правую
руку, желая обнять Пашу, и вдруг услыхал сонный храп.
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был
сильный мороз. Посредине избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное
тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька не резал глаз, не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие
руки.
Оттого, что рукавицы не позволяют
теплу из
руки перейти в воду, а жесть пропускает
тепло из
рук в воду. Железо и жесть пропускают
тепло и холод, а шуба и дерево не пропускают. От этого железо, жесть, медь и всякий металл [Металлы: золото, серебро, медь, железо, олово, ртуть и другие. (Примеч. Л. Н. Толстого.)] разогреваются на солнце
сильнее дерева, шерсти, бумаги и скорее остывают. От этого-то в холода одеваются в меха, шерсть и во все, что не пропускает
тепла.
Иные ехали благодарить за оказанное покровительство, другие искали заступничества
сильной руки Потемкина, те надеялись получить
теплое местечко, а те шли на горячую головомойку.
На портрете была изображена красивая полная шатенка, с необычайно добрым выражением карих глаз, и с чуть заметными складочками у красивых губ, указывающих на
сильную волю — это была покойная мать Николая Павловича Зарудина, умершая, когда он еще был в корпусе, но память о которой была жива в его душе, и он с особою ясностью именно теперь припомнил ее мягкий грудной голос, похожий на голос Талечки, и ее нежную,
теплую, ласкающую
руку.