Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный
суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет
сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
В одной земле
сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой — салтан Махнут персидский; и
суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и что ни судят они, все неправильно.
Вот, некогда,
на берегу морском,
При стаде он своём
В день ясный
сидяИ видя,
Что
на Море едва колышется вода
(Так Море присмирело),
И плавно с пристани бегут по ней
суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты денег захотело,
Но ежели моих — пустое дело!
Самгин вздрогнул, почувствовав ожог злости. Он
сидел за столом, читая запутанное дело о взыскании Готлибом Кунстлером с Федора Петлина 15 000 рублей неустойки по договору, завтра нужно было выступать в
суде, и в случае выигрыша дело это принесло бы солидный гонорар. Сердито и уверенно он спросил, взглянув
на Ивана через очки...
А Миша постепенно вызывал чувство неприязни к нему. Молчаливый, скромный юноша не давал явных поводов для неприязни, он быстро и аккуратно убирал комнаты, стирал пыль не хуже опытной и чистоплотной горничной, переписывал бумаги почти без ошибок, бегал в
суд, в магазины,
на почту,
на вопросы отвечал с предельной точностью. В свободные минуты
сидел в прихожей
на стуле у окна, сгибаясь над книгой.
В шесть часов утра они уже
сидели на чумазом баркасе, спускаясь по Волге, по радужным пятнам нефти,
на взморье; встречу им, в сухое, выцветшее небо, не торопясь поднималось солнце, похожее
на лицо киргиза. Трифонов называл имена владельцев
судов, стоявших
на якорях, и завистливо жаловался...
Варвара
сидела на борту, заинтересованно разглядывая казака, рулевой добродушно улыбался, вертя колесом; он уже поставил баркас носом
на мель и заботился, чтоб течение не сорвало его; в машине ругались два голоса, стучали молотки, шипел и фыркал пар.
На взморье, гладко отшлифованном солнцем и тишиною, точно нарисованные, стояли баржи, сновали, как жуки, мелкие
суда, мухами по стеклу ползали лодки.
Потом помнит он, как она водила его
на Волгу, как по целым часам
сидела, глядя вдаль, или указывала ему
на гору, освещенную солнцем,
на кучу темной зелени,
на плывущие
суда.
Нашим мелким
судам трудно входить сюда, а фрегату невозможно, разве с помощью сильного парохода. Фрегат
сидит 23 фута; фарватер Янсекияна и впадающей в него реки Вусун,
на которой лежит Шанхай, имеет самую большую глубину 24 фута, и притом он чрезвычайно узок. Недалеко оставалось до Woosung (Вусуна), местечка при впадении речки того же имени в Янсекиян.
Секретарь
сидел на противоположном конце возвышения и, подготовив все те бумаги, которые могут понадобиться для чтения, просматривал запрещенную статью, которую он достал и читал вчера. Ему хотелось поговорить об этой статье с членом
суда с большой бородой, разделяющим его взгляды, и прежде разговора хотелось ознакомиться с нею.
Понимаю же я теперешнюю разницу: ведь я все-таки пред вами преступник
сижу, как, стало быть, в высшей степени неровня, а вам поручено меня наблюдать: не погладите же вы меня по головке за Григория, нельзя же в самом деле безнаказанно головы ломать старикам, ведь упрячете же вы меня за него по
суду, ну
на полгода, ну
на год в смирительный, не знаю, как там у вас присудят, хотя и без лишения прав, ведь без лишения прав, прокурор?
— Ты это про что? — как-то неопределенно глянул
на него Митя, — ах, ты про
суд! Ну, черт! Мы до сих пор все с тобой о пустяках говорили, вот все про этот
суд, а я об самом главном с тобою молчал. Да, завтра
суд, только я не про
суд сказал, что пропала моя голова. Голова не пропала, а то, что в голове
сидело, то пропало. Что ты
на меня с такою критикой в лице смотришь?
Как-то вышло, что
суд присудил Ф. Стрельцова только
на несколько месяцев в тюрьму. Отвертеться не мог — пришлось отсиживать, но сказался больным, был отправлен в тюремную больницу, откуда каким-то способом — говорили, в десять тысяч это обошлось, — очутился дома и,
сидя безвыходно, резал купоны…
— А Галактион?.. Ведь он был
на суде и
сидел рядом с тобой. Что он тебе говорил?
Рядом с Харитиной
на первой скамье
сидел доктор Кочетов. Она была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными
на похоронах с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего
судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
— А Полуянов? Вместе с мельником Ермилычем приехал, потребовал сейчас водки и хвалится, что засудит меня, то есть за мое показание тогда
на суде. Мне, говорит, нечего терять… Попадья со страхов убежала в суседи, а я вот
сижу с ними да слушаю. Конечно, во-первых, я нисколько его не боюсь, нечестивого Ахава, а во-вторых, все-таки страшно…
В малыгинском доме вообще переживалось тяжелое время: Лиодор
сидел в остроге, ожидая
суда, Полуянова
на днях отправляли в Сибирь.
Нас привлекли к
суду, — в кухне за столом
сидели дед, бабушка, мать и допрашивали нас, — помню, как смешно отвечал Саша
на вопросы деда...
По его рассказу, жена у него была красавица и он очень любил ее, но как-то раз, повздорив с ней, он поклялся перед образом, что убьет ее, и с этого времени до самого убийства какая-то невидимая сила не переставала шептать ему
на ухо: «Убей, убей!» До
суда он
сидел в больнице св.
[29 июня 1886 г., с военного
судна «Тунгус», не доходя 20 миль до Дуэ, заметили
на поверхности моря черную точку; когда подошли поближе, то увидели следующее:
на четырех связанных бревнах,
сидя на возвышениях из древесной коры, плыли куда-то два человека, около них
на плоту были ведро с пресною водой, полтора каравая хлеба, топор, около пуда муки, немножко рису, две стеариновые свечи, кусок мыла и два кирпича чаю.
На другой день утром судьба наградила его неожиданным зрелищем: в устье у входа в залив стояло темное
судно с белыми бортами, с прекрасною оснасткой и рубкой;
на носу
сидел живой привязанный орел.
Мыльников презрительно фыркнул
на малодушного Яшу и смело отворил дверь в переднюю избу. Там шел
суд. Родион Потапыч
сидел по-прежнему
на диване, а Устинья Марковна, стоя
на коленях, во всех подробностях рассказывала, как все вышло. Когда она начинала всхлипывать, старик грозно сдвигал брови и топал
на нее ногой. Появление Мыльникова нарушило это супружеское объяснение.
Но
на деле никаких голосов не было. Напротив того, во время минутного переезда через черту, отделяющую Россию от Германии, мы все как будто остепенились. Даже дамы, которые в Эйдкунене пересели в наше отделение, чтобы предстать
на Страшный
суд в сопровождении своих мужей, даже и они
сидели смирно и, как мне показалось, шептали губами обычную короткую молитву культурных людей:"Пронеси, господи!"
«Везде, говорит, был;
на вас только и надежда; нигде
суда нет!» Вот, видите ли, он даже не понимает, что я не для того тут
сижу, чтоб ихние эти мелкие дрязги разбирать; мое дело управлять ими, проекты сочинять, pour leur bien, наблюдать, чтоб эта машина как-нибудь не соскочила с рельсов — вот моя административная миссия.
Устинья Наумовна. Что ж ты думаешь, я
на тебя
суда не найду? Велика важность, что ты купец второй гильдии, я сама
на четырнадцатом классе
сижу, какая ни
на есть, все-таки чиновница.
Через день особой повесткой меня вызывают в сыскную полицию. В кабинете
сидят помощник начальника капитан Николас и Кейзер. Набросились
на меня, пугают
судом, арестом, высылкой, допытываются, — а я смеюсь...
— Э, вы совсем не то говорите, что надо. Если бы вы захотели, я повел бы вас в нашу синагогу… Ну, вы увидели бы, какая у нас хорошая синагога. А наш раввин здесь в таком почете, как и всякий священник. И когда его вызывали
на суд, то он
сидел с их епископом, и они говорили друг с другом… Ну, совсем так, как двоюродные братья.
Люди, переходящие
на сторону новой, дошедшей до известной степени распространения, истины, переходят
на ее сторону всегда сразу, массами и подобны тому балласту, которым нагружает всегда сразу для устойчивого уравновесия и правильного хода всякое
судно. Не будь балласта,
судно не
сидело бы в воде и изменяло бы свое направление при малейшем изменении условий. Балласт этот, несмотря
на то, что он кажется сначала излишним и даже задерживающим ход
судна, есть необходимое условие правильного движения его.
Нельзя уж нам уверять, что мы не знали про те 100 тысяч человек в одной России, которые
сидят всегда по тюрьмам и каторгам для обеспечения нашей собственности и спокойствия, и что мы не знаем про те
суды, в которых мы сами участвуем и которые по нашим прошениям приговаривают покушающихся
на нашу собственность и безопасность людей к тюрьмам, ссылкам и каторгам, в которых люди, нисколько не худшие, чем те, которые их судят, гибнут и развращаются; что мы не знали того, что всё, что мы имеем, мы имеем только потому, что это добывается и ограждается для нас убийством и истязаниями.
Прежде чем прийти к Стерсу, я прошел по набережной до того места, где останавливался вчера пароход. Теперь
на этом участке набережной не было
судов, а там, где
сидела неизвестная мне Биче Сениэль, стояли грузовые катки.
— Но допустим, что вы правы, — сказал он. — Допустим, что я предательски ловлю вас
на слове, чтобы выдать полиции. Вас арестуют и потом судят. Но разве в
суде и в тюрьме вам будет хуже, чем здесь? А если сошлют
на поселение и даже
на каторгу, то разве это хуже, чем
сидеть в этом флигеле? Полагаю, не хуже… Чего же бояться?
— Утром, когда я еще спал, пришли карабинеры и отвели меня к маршалу, [Маршал — здесь фельдфебель карабинеров.] куму Грассо. «Ты честный человек, Чиро, — сказал он, — ты ведь не станешь отрицать, что в эту ночь хотел убить Грассо». Я говорил, что это еще неправда, но у них свой взгляд
на такие дела. Два месяца я
сидел в тюрьме до
суда, а потом меня приговорили
на год и восемь. «Хорошо, — сказал я судьям, — но я не считаю дело конченным!»
Но вдруг, повернув голову влево, Илья увидел знакомое ему толстое, блестящее, точно лаком покрытое лицо Петрухи Филимонова. Петруха
сидел в первом ряду малиновых стульев, опираясь затылком о спинку стула, и спокойно поглядывал
на публику. Раза два его глаза скользнули по лицу Ильи, и оба раза Лунёв ощущал в себе желание встать
на ноги, сказать что-то Петрухе, или Громову, или всем людям в
суде.
Для него за играми нарочно сочинили такие вопросы: «Если
судно, имея такую-то длину и вмещая столько-то тонн,
сидит на такой-то глубине, то сколько лет должен иметь его капитан?» Хлопов восклицал: «тут надо взяться за карандаш» и бежал в угол делать свои вычисления.
Иванко, упираясь ногами, тянет руль
на себя. Паром делает оборот, но вдруг рулевое весло взмахивает в воздухе, и Иванко падает
на дно.
Судно «рыскнуло», но через секунду Иванко, со страхом глядя
на отца,
сидит на месте.
— Сейчас я читал в газетах, — начал он совершенно развязно и свободно, между тем как друг его Офонькин делал над собой страшное усилие, чтобы занять все кресло, а не
сидеть на краешке его, — читал в газетах, — продолжал Хмурин, — что, положим, там жена убила мужа и затем сама призналась в том,
суд ее оправдал, а публика еще денег ей дала за то.
Васса. Подумай — тебе придется
сидеть в тюрьме, потом — весь город соберется в
суд смотреть
на тебя, после того ты будешь долго умирать арестантом, каторжником, в позоре, в тоске — страшно и стыдно умирать будешь! А тут — сразу, без боли, без стыда. Сердце остановится, и — как уснешь.
— Да стану я ее тревожить? — кричал он презрительно про свою полосу. — Да нехай она как стояла, так и стоит до самого Господнего
суда. Колоса тронуть не позволю, нет моей воли, пусть сам посмотрит,
на чем Еремей
сидит! Нет моего родительского благословения, три дня пил и еще три дня пить буду! — если деньжонок дадите, Александр Иваныч.
По всем приметам, это был Тимошка Белоус, тот самый беломестный казак [Беломестный казак — так называли свободных людей из крестьян в XVIII в., которые несли гарнизонную службу
на южной границе Урала. За это они получали во владение пахотную землю, сенокосные угодья и были освобождены от податей.], который
сидел за дубинщину в усторожской
судной избе и потом бежал. О нем уже ходили слухи, что он пристал к мятежникам и даже «атаманит».
В нижней клети усторожской
судной избы
сидели вместе башкир-переметчик Аблай, слепец Брехун, беломестный казак Тимошка Белоус и дьячок из Служней слободы Прокопьевского монастыря Арефа. Попали они вместе благодаря большому
судному делу, которое вершилось сейчас в Усторожье воеводой Полуектом Степанычем Чушкиным. А дело было не маленькое. Бунтовали крестьяне громадной монастырской вотчины. Узники прикованы были
на один железный прут. Так их водили и
на допрос к воеводе.
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова,
на мгновение, увидел людей:
сидят и судят его и что-то говорят
на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже
на свидании с матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта старая женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «папа», «мама», но только лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам, вздрагивая, думал...
Но Янсон уже замолчал. И опять его посадили в ту камеру, в которой он уже
сидел месяц и к которой успел привыкнуть, как привыкал ко всему: к побоям, к водке, к унылому снежному полю, усеянному круглыми бугорками, как кладбище. И теперь ему даже весело стало, когда он увидел свою кровать, свое окно с решеткой, и ему дали поесть — с утра он ничего не ел. Неприятно было только то, что произошло
на суде, но думать об этом он не мог, не умел. И смерти через повешение не представлял совсем.
Светел и радостен был Соломон в этот день, когда
сидел он
на троне в зале дома Ливанского и творил
суд над людьми, приходившими к нему.
— Все это так, но ты, кажется, поучился насчет опек, во время предводительства, над Телегинским делом. Ты доверился мошеннику секретарю Борису Антонову, а тот имение разорил и по сю пору, попавши под
суд,
сидит во мценском остроге, а
на твое-то имение по этому делу наложено запрещение.
Суд был в четверг. Но прошло уже воскресенье, а старик всё не возвращался, и не было никаких известий. Во вторник перед вечером Варвара
сидела у открытого окна и прислушивалась: не приедет ли старик. В соседней комнате Липа играла со своим ребенком. Она подбрасывала его
на руках и говорила в восхищении...
Давно уже пришло известие, что Анисима посадили в тюрьму за подделку и сбыт фальшивых денег. Прошли месяцы, прошло больше полугода, минула длинная зима, наступила весна, и к тому, что Анисим
сидит в тюрьме, привыкли и в доме и в селе. И когда кто-нибудь проходил ночью мимо дома или лавки, то вспоминал, что Анисим
сидит в тюрьме; и когда звонили
на погосте, то почему-то тоже вспоминалось, что он
сидит в тюрьме и ждет
суда.
Бабка, вернувшись в избу, принялась опять за свои корки, а Саша и Мотька,
сидя на печи, смотрели
на нее, и им было приятно, что она оскоромилась и теперь уж пойдет в ад. Они утешились и легли спать, и Саша, засыпая, воображала Страшный
суд: горела большая печь, вроде гончарной, и нечистый дух с рогами, как у коровы, весь черный, гнал бабку в огонь длинною палкой, как давеча она сама гнала гусей.
Приехали домой.
На столе в саду уже кипел самовар, и
на одном краю стола со своими приятелями, чиновниками окружного
суда,
сидел старик Шелестов и, по обыкновению, что-то критиковал.
Бедняга, очевидно, был плохой пророк. Через три года я еще раз ехал «
на запад», но тобольский полицмейстер не был уже тобольским полицмейстером. Он был человек веселый, с эпикурейскими взглядами
на жизнь, и как-то проштрафился столь серьезно, что даже сибирская Фемида не могла остаться слепой: красивый полицмейстер попал под
суд и сам
сидел в тобольском «замке»…
Присмотревшись, видим в углу троих — словно волостной
суд там заседает: солидно распространил по нарам длинное своё тело Кузин, развесил бороду,
сидя на корточках обок с ним, Данило Косяков, человек, нам не обещанный и, кроме как по имени, никому не знакомый — всего с месяц назад явился он неведомо откуда сторожить скорняковский лес.