Неточные совпадения
Хотя час был ранний, в общем зале трактирчика расположились три человека. У окна
сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за
стойкой посуду.
На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
На перекладине станка для ковки лошадей
сидел возница; обняв
стойку, болтая ногами, он что-то рассказывал кузнецу. Печник подошел к нему и скомандовал...
В это время вальдшнепы очень смирны,
сидят крепко, подпускают охотника близко и долго выдерживают
стойку собаки: очевидно, что тут бить их весьма нетрудно, особенно потому, что вальдшнепы в мокрую погоду, сами мокрые от дождя,
на открытом месте летают тихо, как вороны: только очень плохой или слишком горячий охотник станет давать в них промахи. подумать, что такая простая, легкая стрельба не доставит удовольствия настоящему, опытному и, разумеется, искусному стрелку, но такая охота редка, кратковременна, вообще малодобычлива, имеет особенный характер, и притом вальдшнеп такая завидная, дорогая добыча, что никогда не теряет своего высокого достоинства.
Хотя
на весенних высыпках вальдшнепы не так близко подпускают собаку и
стойки может она делать только издали, но при всем том беспрестанно случается, что дальние вальдшнепы поднимаются, а ближайшие, плотно притаясь,
сидят так крепко, что без собаки пройдешь мимо их; выстрелишь в поднявшегося далеко, а сзади или сбоку поднимаются вальдшнепы в нескольких шагах.
Пошатываясь, старики побрели прямо к
стойке; они не заметили, что кабак быстро опустел, точно весь народ вымели. Только в дверях нерешительно шушукались чьи-то голоса. У
стойки на скамье
сидел плечистый мужик в одной красной рубахе и тихо разговаривал о чем-то с целовальничихой. Другой в чекмене и синих пестрядинных шароварах пил водку, поглядывая
на сердитое лицо целовальничихина сына Илюшки, который косился
на мужика в красной рубахе.
Воцарившаяся в кабаке тишина заставила дьячка Евгеньича высунуть голову. Увидав разбойников, он поспешил мгновенно скрыться, точно кто его ударил. Окулко продолжал
сидеть у
стойки и сумрачно поглядывал
на Рачителиху.
Пока студенты пили коньяк, пиво и водку, Рамзес все приглядывался к самому дальнему углу ресторанного зала, где
сидели двое: лохматый, седой крупный старик и против него, спиной к
стойке, раздвинув по столу локти и опершись подбородком
на сложенные друг
на друга кулаки, сгорбился какой-то плотный, низко остриженный господин в сером костюме. Старик перебирал струны лежавших перед ним гуслей и тихо напевал сиплым, но приятным голосом...
Казак
сидел около
стойки, в углу, между печью и стеной; с ним была дородная женщина, почтя вдвое больше его телом, ее круглое лицо лоснилось, как сафьян, она смотрела
на него ласковыми глазами матери, немножко тревожно; он был пьян, шаркал вытянутыми ногами по полу и, должно быть, больно задевал ноги женщины, — она, вздрагивая, морщилась, просила его тихонько...
— Не в кабаке, чай, будет, не перед
стойкой, — отвечал Патап Максимыч. — Напиться не дам. А то, право, не ладно, как Снежковы после проведают, что в самое то время, как они у нас пировали, родной дядя
на запоре в подклете, ровно какой арестант,
сидел. Так ли, кум, говорю? — прибавил Чапурин, обращаясь к Ивану Григорьичу.
Катя зашла. За
стойкою с огромным обзеленевшим самоваром грустно стоял бывший владелец кофейни, толстый грек Аврамиди. Было много болгар. Они
сидели на скамейках у стен и за столиками, молча слушали. Перед
стойкою к ним держал речь приземистый человек с кривыми ногами, в защитной куртке. Глаза у него были выпученные, зубы темные и кривые. Питомец темных подвалов, не знавший в детстве ни солнца, ни чистого воздуха.
Помню мучительную дорогу, тряску вагона, ночные бреды и поты; помню, как в Москве,
на Курском вокзале, в ожидании поезда, я
сидел за буфетным столиком в зимней шубе в июньскую жару, и было мне холодно, и очень хотелось съесть кусок кровавого ростбифа с хреном, который я видел
на буфетной
стойке. В Туле мама по телеграмме встретила меня
на вокзале. Мягкая постель, белые простыни, тишина. И
на две недели — бред и полусознание.
Закрутились. Допили бутылку, поехали
на ковке
на Васильевский остров. Там еще в каком-то трактире пили. Орган около буфета ухал „Марш тореадоров“, толпился народ у буфетной
стойки. Печерников
сидел, свесив голову над полной рюмкой, и говорил...
За
стойкой,
на маленькой лавке,
сидел сам владелец этого придорожного кабака, известный в окрестности под именем дяди Тимохи.
Здесь вели осла,
на котором
сидел пьяный Силен, поддерживаемый сатирами, наконец, пьяницы тащили сидящего
на бочке краснолицего откупщика; к его бочке были прикованы корчемники и шесть крючков, следовали целовальники, две
стойки с питьями,
на которых
сидели чумаки с балалайками.