Неточные совпадения
До поздней ночи я
сидел в своем
овраге.
А кругом, над головами, скалы, горы, крутизны, с красивыми
оврагами, и все поросло лесом и лесом. Крюднер ударил топором по пню, на котором мы
сидели перед хижиной; он сверху весь серый; но едва топор сорвал кору, как под ней заалело дерево, точно кровь. У хижины тек ручеек,
в котором бродили красноносые утки. Ручеек можно перешагнуть, а воды
в нем так мало, что нельзя и рук вымыть.
Рябчики
в начале мая садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда
в лесу на голой земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают
в марте; самка кладет от десяти до пятнадцати яиц; она
сидит на них одна, без участия самца,
в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно
в частом и даже мелком лесу, по
оврагам, около лесных речек и ручьев.
Небо сверкало звездами, воздух был наполнен благовонием от засыхающих степных трав, речка журчала
в овраге, костер пылал и ярко освещал наших людей, которые
сидели около котла с горячей кашицей, хлебали ее и весело разговаривали между собою; лошади, припущенные к овсу, также были освещены с одной стороны полосою света…
Она
сидит на краю
оврага, разостлала платок, разложила на нем хлеб, огурцы, репу, яблоки; среди всей этой благостыни стоит, блестя на солнце, маленький, очень красивый граненый графин, с хрустальной пробкой — головой Наполеона,
в графине — шкалик водки, настоянной на зверобое.
Он долго
сидел и думал, поглядывая то
в овраг, то
в небо. Свет луны, заглянув во тьму
оврага, обнажил на склоне его глубокие трещины и кусты. От кустов на землю легли уродливые тени.
В небе ничего не было, кроме звёзд и луны. Стало холодно; он встал и, вздрагивая от ночной свежести, медленно пошёл полем на огни города. Думать ему уже не хотелось ни о чём: грудь его была полна
в этот час холодной беспечностью и тоскливой пустотой, которую он видел
в небе, там, где раньше чувствовал бога.
Кузница стояла на краю неглубокого
оврага; на дне его,
в кустах ивняка, Евсей проводил всё свободное время весной, летом и осенью.
В овраге было мирно, как
в церкви, щебетали птицы, гудели пчёлы и шмели. Мальчик
сидел там, покачиваясь, и думал о чём-то, крепко закрыв глаза, или бродил
в кустах, прислушиваясь к шуму
в кузнице, и когда чувствовал, что дядя один там, вылезал к нему.
Из окна чердака видна часть села,
овраг против нашей избы,
в нем — крыши бань, среди кустов. За
оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши бани
сидел синий мужик, держа
в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся
в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Бесполезно было сердиться на него, — он видел правду только вне действительности. Однажды, когда я с ним, по пути на поиски работы,
сидел на краю
оврага в поле, он убежденно и ласково внушал мне...
Вот
сидим мы у огня, ухи дожидаемся — давно горячего не видали. А ночь темная, с окияну тучи надвинулись, дождик моросит, по тайге
в овраге шум идет, а нам и любо… Нашему-то брату, бродяжке, темная ночь — родная матушка; на небе темнее — на сердце веселее.
Вдвоем с ним или порознь я
сиживал в овинах и лесных
оврагах, рассказывая мужикам то, что знал, посильно отвечая на их вопросы о выделе, о ходе думских заседаний, о том, как поставлено земельное дело
в других государствах, какие права имеет там крестьянство.
Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я
сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел
овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над
оврагом.
В какую сторону предстояло нам свалиться?
Только теперь, очутившись один
в четырех стенах своей одинокой избы, Ермак Тимофеевич снова ощутил
в сердце то радостное чувство, с которым он ехал
в поселок, после того как расстался с Яшкой на дне
оврага. Это чувство было на некоторое время заглушено грустным расставаньем с есаулом и ушедшими
в поход казаками — горьким чувством остающегося воина, силою обстоятельств принужденного
сидеть дома, когда его сподвижники ушли на ратные подвиги. Но горечь сменилась сладостным воспоминанием!
А может быть, теперь, бедняжка,
в страхе
сидит, прикорнувши
в канавке, и плачет, и плач его волк из
оврага услышит…