Неточные совпадения
Раскрашенный в цвета
осени, сад был тоже наполнен красноватой духотой; уже несколько дней жара угрожала дождями, но ветер разгонял облака и, срывая желтый лист с деревьев,
сеял на город пыль.
«Два месяца! Это ужасно!» — в отчаянии возразил я. «Может быть, и полтора», — утешил кто-то. «Ну нет:
сей год Лена не станет рано, — говорили другие, —
осень теплая и ранний снежок выпадал — это верный знак, что зимний путь нескоро установится…»
В ту же
осень двадцать тягол отправились в Бугурусланский уезд, взяв с собою сохи, бороны и семянной ржи; на любых местах взодрали они девственную почву, обработали двадцать десятин озимого посеву, то есть переломали непареный залог и
посеяли рожь под борону; потом подняли нови еще двадцать десятин для ярового сева, поставили несколько изб и воротились на зиму домой.
«Прискакав к назначенному для ловли месту, [Места
сии называются здесь етови и замечаются
осенью по множеству рыбы, которая, расположившись в них зимовать при восхождении и захождении солнечном на поверхности воды показывается.
Слушая их, дьякон вообразил, что будет с ним через десять лет, когда он вернется из экспедиции: он — молодой иеромонах-миссионер, автор с именем и великолепным прошлым; его посвящают в архимандриты, потом в архиереи; он служит в кафедральном соборе обедню; в золотой митре, с панагией выходит на амвон и,
осеняя массу народа трикирием и дикирием, возглашает: «Призри с небесе, боже, и виждь и посети виноград
сей, его же насади десница твоя!» А дети ангельскими голосами поют в ответ: «Святый боже…»
Осенью следовавшего за
сим года Алексей Никитич получил от матери другое письмо самого неожиданного содержания: «По отпуске к тебе последнего письма моего, — писала Марфа Андревна, — много все еще я заботилась и хлопотала, но живу, благодаря создателя, весьма довольна и в спокойствии.
Кочуя с своею опричниною по далеким селам и поселкам, Никита Плодомасов
осенью в 1748 году заехал случайно в село Закромы. Это удаленное от Плодомасовки село Закромы было даже не село, а просто деревушка дворов в двадцать. Она отстояла от имения Плодомасова с лишком на двести верст, и по причине этой отдаленности до
сих пор скрывалась и от плодомасовского внимания и от его нападений; а принадлежали Закромы отставному петровскому потешному Андрею Байцурову.
Сей огромный Дом, который украшает древнюю столицу Российскую, величественно
осеняя руку ее, —
сей Дом, предмет удивления Европы, всех любопытных чужеземцев, всех друзей человечества — есть храм, посвященный Екатериною Милосердию!
— Абер глупости… ничего. — У Дедушки было любимое словцо «абер», которое он без нужды совал в свою речь. — Потом глядел я все на небо.
Осень теперь, Стаканыч, и воздух на дворе как вино… Прежде, бывало, в такие ядреные дни все куда-то тянуло… на месте не усидишь… Бывало, нюхаешь, нюхаешь воздух, да ни с того ни с
сего и закатишь из Ярославля в Одессу.
Часто прихожу на
сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни
осени горевать вместе с природою.
Язык сохранил для меня до
сих пор большое обаяние. Я даже, не дальше как пять лет назад живя в Биаррице, стал заново учиться разговорному языку, мечтая о том, что поеду в Испанию на всю
осень, что казалось тогда очень исполнимым, но это все-таки по разным причинам не состоялось. А два года раньше из того же Биаррица я съездил В Сан-Себастьяно и тогда же обещал сам себе непременно пожить в Испании подольше.
Я жила до
сих пор как язычница, хуже того! Степа показал мне до прозрачной ясности мое полное безверие; Лизавета Петровна
осенила меня и вызвала не одну головную работу, а душевный порыв…