А лодки нет! На дворе темнеет, и в горнице зажигают сальную свечу. Петр Петрович долго расспрашивает меня о том, куда и зачем я еду, будет ли война, сколько стоит мой револьвер, но уж и ему надоело говорить; сидит он молча за столом, подпер щеки кулаками и задумался. На свечке нагорел фитиль. Отворяется бесшумно дверь, входит дурачок и
садится на сундук; он оголил себе руки до плеч, а руки у него худые, тонкие, как палочки. Сел и уставился на свечку.
Неточные совпадения
— Что? Куда? — восклицает он, открывая глаза и
садясь на свой
сундук, совсем как бы очнувшись от обморока, а сам светло улыбаясь. Над ним стоит Николай Парфенович и приглашает его выслушать и подписать протокол. Догадался Митя, что спал он час или более, но он Николая Парфеновича не слушал. Его вдруг поразило, что под головой у него очутилась подушка, которой, однако, не было, когда он склонился в бессилии
на сундук.
Когда я согласился, он
сел на постели, не спуская ног
на пол, и уже тоном приказания велел мне поставить
сундук на постель, к его ногам. Ключ висел у него
на гайтане, вместе с нательным крестом. Оглянув темные углы кухни, он важно нахмурился, отпер замок, подул
на крышку
сундука, точно она была горячая, и, наконец приподняв ее, вынул несколько пар белья.
В открытые
сундуки, как
на пожаре, без всякого порядка укладывалось теперь все, что попадало под руку: столовое белье, чайная посуда, серебро и даже лампы, которые Гордей Евстратыч недавно привез из города. Скоро
сундуки были полны, но Татьяна Власьевна заталкивала под отдувавшуюся крышку еще снятые с мебели чехлы и заставляла Нюшу давить крышку коленкой и
садиться на нее.
Когда я лег спать
на диване в Мишиной комнате, он, раздевшись, достал из деревянного
сундука печатный листок и,
севши у меня в ногах, спросил...
Когда старики вошли в квартиру, там оказался уже гость, сидевший у стола. Он так глубоко задумался, что не слыхал ничего. Это был сгорбленный, худой, изможденный старик с маленькой головкой. Ветхая шинелишка облекала его какими-то мертвыми складками, как
садится платье
на покойника. Ручкин взял его за руку и увел в полутемную соседнюю каморку, где у него стояли заветные
сундуки.
(Комната у жида, богатые ковры везде и
сундуки. Тут стоит
на столбике лампа горящая. В глубине сцены две жидовки нижут жемчуг. Всё богато. Ноэми входит и
садится у стола облокотившись.)
Вижу: входит Емеля: синий такой и волосы все в грязи, словно спал
на улице, исхудал весь, как лучина; снял шинелишку,
сел ко мне
на сундук, глядит
на меня.
Сел за столик да и стал приказ писать: самого себя в рядовые приказал разжаловать, да в свою роту тую ж минуту откомандировать. А за беспокойство повелел себе из царского
сундука сапоги
на ранту выдать. И сразу ж, братцы, точно утюг отрыгнул, — легко мне стало прямо до невозможности…
Собачка, само собой, грамотная: хряп-хряп, только и разговору. Посмотрел
Сундуков, слезы так бисерным горохом и катятся, к штанам примерзают. Махнул рукой и
сел на мерзлый камень звезды считать: какие русские, какие французские…
Жизнь она вела пунктуально регулярную. Вставала рано, часов в семь утра, пила чай и покопошившись в своем комоде или в
сундуках,
садилась на свой диван.