Неточные совпадения
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и
задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с
сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
О раннем детстве его не сохранилось преданий: я слыхал только, что он был дитя ласковое, спокойное и веселое: очень любил мать, няньку, брата с
сестрою и имел смешную для ранних лет манеру
задумываться, удаляясь в угол и держа у своего детского лба свой маленький указательный палец, — что, говорят, было очень смешно, и я этому верю, потому что князь Яков и в позднейшее время бывал иногда в серьезные минуты довольно наивен.
Весь нрав ее изменился; то она вдруг без всякой причины начинала играть, бегая по двору, что совершенно не шло к ее почтенному возрасту; то
задумывалась и начинала ржать; то кусала и брыкала в своих
сестер кобыл; то начинала обнюхивать меня и недовольно фыркать; то, выходя на солнце, клала свою голову чрез плечо своей двоюродной
сестре Купчихе и долго задумчиво чесала ей спину и отталкивала меня от сосков.
Брат и
сестра сидели,
задумавшись; глаза Лизаветы Васильевны были заплаканы.
К вечеру он расплакался. Идя спать, он долго обнимал отца, мать и
сестер. Катя и Соня понимали, в чем тут дело, а младшая, Маша, ничего не понимала, решительно ничего, и только при взгляде на Чечевицына
задумывалась и говорила со вздохом...
Приехав в Москву, я не застал его: он с Марьею Виссарионовною и с маленькими
сестрами уехал в деревню, а Лидия с мужем жила в Сокольниках; я тотчас же к ним отправился. Они нанимали маленький флигель; в первой же после передней комнате я увидел Лидию Николаевну, она стояла,
задумавшись, у окна и при моем приходе обернулась и вскрикнула. Я хотел взять у ней ручку, чтобы поцеловать; она мне подала обе; ей хотелось говорить, но у ней захватывало дыхание; я тоже был неспокоен.
Максим Яковлевич, как и его двоюродный брат Никита Григорьевич, могли назваться по тому времени людьми просвещенными, представителями нового поколения, и вера в сглаз, порчу, колдовство была уже несколько поколеблена в их уме. Но при всем этом беседа Максима Яковлевича с Антиповной произвела на него впечатление и заставила
задуматься. Он горячо любил свою
сестру, бывшую любимицей дяди и двоюродного брата, и ее загадочное недомогание очень тревожило его.
Письмо от Лизы глубоко тронуло его. Не
задумываясь ни одной минуты, он бросил свои дела, доверив окончание их своему адвокату, и простился с матерью и
сестрами.
Стал Пахомыч о своей судьбе снова
задумываться… Да и сестра-то «горбуна», его зазнобушка, любовь его разделяла, так к нему ластится.
— У меня на руках старушка-мать и две
сестры, без меня им будет плохо; куда ж тут до лавров! Если ж обстоятельства потребуют, о! конечно, не
задумаюсь тогда ни над какими жертвами.