Неточные совпадения
Сон отлетел; опротивели
Пьянство,
убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать — не сочтешь!
Стану я руки
убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю — и ноги спустил!..
К нам на ночь попросилася
Одна старушка Божия:
Вся жизнь убогой старицы —
Убийство плоти, пост...
Мало того, начались
убийства, и на самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного человека, в котором, по фалдочкам, хотя и признали лейб-кампанца, но ни капитан-исправник, ни прочие члены временного отделения, как ни бились, не могли отыскать отделенной от туловища головы.
Он не мог согласиться с тем, что десятки людей, в числе которых и брат его, имели право на основании того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и
убийстве.
— Но ведь не жертвовать только, а убивать Турок, — робко сказал Левин. — Народ жертвует и готов жертвовать для своей души, а не для
убийства, — прибавил он, невольно связывая разговор с теми мыслями, которые так его занимали.
Но, несмотря на весь ужас убийцы пред телом убитого, надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел
убийством.
— Какой смысл имеет
убийство человека для того, чтоб определить свое отношение к преступной жене и сыну?
Это немножко похоже на
убийство, но в военное время, и особенно в азиатской войне, хитрости позволяются; только Грушницкий, кажется, поблагороднее своих товарищей.
Сам он, совершенно неумышленно, отчасти, причиной
убийства был, но только отчасти, и как узнал про то, что он убийцам дал повод, затосковал, задурманился, стало ему представляться, повихнулся совсем, да и уверил сам себя, что он-то и есть убийца!
Он рассказал до последней черты весь процесс
убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об
убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.
Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы
убийства.
Ну, слушай историю: ровно на третий день после
убийства, поутру, когда они там нянчились еще с Кохом да Пестряковым, — хотя те каждый свой шаг доказали: очевидность кричит! — объявляется вдруг самый неожиданный факт.
— Да ведь он бы тебе тотчас и сказал, что за два дня работников там и быть не могло, и что, стало быть, ты именно был в день
убийства, в восьмом часу. На пустом бы и сбил!
— Порфирий Петрович! — проговорил он громко и отчетливо, хотя едва стоял на дрожавших ногах, — я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня в
убийстве этой старухи и ее сестры Лизаветы. С своей стороны, объявляю вам, что все это мне давно уже надоело. Если находите, что имеете право меня законно преследовать, то преследуйте; арестовать, то арестуйте. Но смеяться себе в глаза и мучить себя я не позволю.
А про
убийство подтверждает прежнее: «Знать не знаю, ведать не ведаю, только на третий день услыхал».
— Да про
убийство это я и прежде твоего слышал и этим делом даже интересуюсь… отчасти… по одному случаю… и в газетах читал! А вот…
Он одно дело, прошлого года, такое об
убийстве разыскал, в котором почти все следы были потеряны!
— Это, кажется, о недавнем
убийстве старухи чиновницы, — вмешался, обращаясь к Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке и перчатками, но перед уходом пожелав бросить еще несколько умных слов. Он, видимо, хлопотал о выгодном впечатлении, и тщеславие перебороло благоразумие.
30° по Реомюру = 37,5° по Цельсию.] спертый воздух, куча людей, рассказ об
убийстве лица, у которого был накануне, и все это — на голодное брюхо!
Слышамши все это, мы тогда никому ничего не открыли, — это Душкин говорит, — а про
убийство все, что могли, разузнали и воротились домой всё в том же нашем сумлении.
— Вам следует подать объявление в полицию, — с самым деловым видом отвечал Порфирий, — о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом
убийстве, — вы просите, в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено дело, что такие-то вещи принадлежат вам и что вы желаете их выкупить… или там… да вам, впрочем, напишут.
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он не заглядывал в кошелек, а потому и не знал, что в нем было, и, не зная, так и снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление не могло иначе и случиться, как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании
убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду.
— Раскольников прищурил глаза и выждал, — разыскивал — и для того и зашел сюда, — об
убийстве старухи чиновницы, — произнес он, наконец, почти шепотом, чрезвычайно приблизив свое лицо к лицу Заметова.
— Тоже наклепал один на себя убийство-с, да еще как наклепал-то: целую галлюсинацию подвел, факты представил, обстоятельства рассказал, спутал, сбил всех и каждого, а чего?
— Да; черт его принес теперь; может быть, расстроил все дело. А заметил ты, что он ко всему равнодушен, на все отмалчивается, кроме одного пункта, от которого из себя выходит: это
убийство…
— Ведь он теперь это дело… ну, вот, по этому
убийству… вот вчера-то вы говорили?.. ведет?
Помнишь это
убийство, ну, вот Порфирий-то: старуху-то?
Решился же он на
убийство вследствие своего легкомысленного и малодушного характера, раздраженного сверх того лишениями и неудачами.
— На все есть мера, — высокомерно продолжал Лужин, — экономическая идея еще не есть приглашение к
убийству, и если только предположить…
Он убил старуху чиновницу, процентщицу, у которой и сам закладывал вещи; убил тоже сестру ее, торговку, по имени Лизавету, нечаянно вошедшую во время
убийства сестры.
Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного
убийства.
— Как, разве я не рассказывал? Аль нет? Да бишь я тебе только начало рассказывал… вот, про
убийство старухи-то закладчицы, чиновницы… ну, тут и красильщик теперь замешался…
Он сам это все передавал слово в слово Софье Семеновне, которая одна и знает секрет, но в
убийстве не участвовала ни словом, ни делом, а, напротив, ужаснулась так же, как и вы теперь.
— Да ты что же! — крикнул вдруг Разумихин, как бы опомнившись и сообразив, — да ведь красильщики мазали в самый день
убийства, а ведь он за три дня там был? Ты что спрашиваешь-то?
Обстоятельство нечаянного
убийства Лизаветы даже послужило примером, подкрепляющим последнее предположение: человек совершает два
убийства и в то же время забывает, что дверь стоит отпертая!
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея
убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Затейлива, — отвечал я ему. — Но жить
убийством и разбоем значит, по мне, клевать мертвечину.
— Быть может. Однако согласитесь, что неприятно подвергнуться подозрению в
убийстве?
— Так вот-с, — тихо журчавшим мягким басом говорил следователь, — обеспокоил я вас, почтенный Клим Иванович, по делу о таинственном
убийстве клиентки вашей…
— Странный вопрос, — пробормотал Самгин, вспоминая, что местные эсеры не отозвались на
убийство жандарма, а какой-то семинарист и двое рабочих, арестованные по этому делу, вскоре были освобождены.
— Разумеется. Налей чаю, Владимир. Вы, Туробоев, поговорите с урядником еще; он теперь обвиняет кузнеца уже не в преднамеренном
убийстве, а — по неосторожности.
— Н-ну, вот, — заговорил Безбедов, опустив руки, упираясь ладонями в колена и покачиваясь. — Придется вам защищать меня на суде. По обвинению в покушении на
убийство, в нанесении увечья… вообще — черт знает в чем! Дайте выпить чего-нибудь…
Пришел Макаров и, потирая озябшие руки, неприлично спокойно рассказал, что вся Москва возмущена
убийством агитатора.
Память показывала картину
убийства Тагильского, эффектный жест капитана Вельяминова, — жест, которым он положил свою саблю на стол пред генералом.
Люди, заинтересованные в громких уголовных процессах, как, например, процесс Тальма́,
убийство генеральши Болдыревой в Пензе, процесс братьев Святских в Полтаве, — проиграли.
«Оживлены
убийством», — вспомнил он слова Митрофанова — человека «здравого смысла», — слова, сказанные сыщиком по поводу радости, с которой Москва встретила смерть министра Плеве. И снова задумался о Лидии.
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное в жизни. Но
убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
— В связи с
убийством полковника Васильева, — идиотство!
Он был с нею в Государственной думе в тот день, когда там слушали запрос об
убийствах рабочих на Ленских промыслах.