Неточные совпадения
Да ведь и не рядил же я себя ни во что, а
студент —
студент все-таки был и остался, несмотря ни на что, в душе ее был, в
сердце ее был, существует и будет существовать!
— Какой вы смешной! — сказала Любка, стесняясь и смеясь. Она не понимала шутливого и необычного слога
студента, но что-то влекло ее простое
сердце к нему.
Сначала я только восхищался и никакое чувство зависти не вкрадывалось в мое
сердце, но потом слова некоторых
студентов, особенно актеров, глубоко меня уязвили, и проклятая зависть поселилась в моей душе.
Ничипоренко во все это время или сидел в своем номере, или гостевал у брата известного Василия Кельсиева,
студента Ивана Кельсиева, необыкновенно доброго и чистого
сердцем юноши, более известного в московских студенческих кружках под именем доброго Вани.
Однажды он показывал
студентам больного манией величия: когда в дверях аудитории явился этот длинный человек, в белом одеянии, в колпаке, похожем на чулок, я невольно усмехнулся, но он, остановясь на секунду рядом со мною, взглянул в лицо мне, и я отскочил, — как будто он ударил в
сердце мое черным, но огненным острием своего взгляда.
Настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни, и сияние их озаряло даже подземелье Гамбринуса. Приходили
студенты, рабочие, приходили молодые, красивые девушки. Люди с горящими глазами становились на бочки, так много видевшие на своем веку, и говорили. Не все было понятно в этих словах, но от той пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, трепетало
сердце и раскрывалось им навстречу.
И в мягком, отчетливом сумраке позднего вечера
студент увидел на этом лице такое скучное, тяжелое и сердитое отвращение к жизни, что у него
сердце заныло мучительной жалостью.
Вздохнул ли бы, по крайней мере, его превосходительство о напрасно загубленной жизни этого «по недоразумению» сосланного молодого человека, подумал ли бы, что ряд тюрем, ссылок, наконец, смерть от пули — слишком суровое наказание за все, что прочитано только в
сердце молодого
студента да еще плохо прочитано полуграмотным шпионом?..
Григорий Иванович (почти плача). Нет, за что он меня, Онуша? Что я ему сделал? Я к нему с открытым
сердцем, коллега, а он… Приехал в Москву, думал: хорошие люди,
студенты…
Он прямо пробрался в привлекательную заднюю комнатку, где для танцующих кавалеров, еще с начала вечера, поставлена была на маленьком столике, накрытом ярославскою скатерью, водка двух сортов, селедка, икра ломтиками и бутылка крепчайшего хереса из национального погребка. Со злостью в
сердце налил было себе водки, как вдруг вбежал медицинский
студент с растрепанными волосами, первый танцор и канканер на бале Пселдонимова. Он с торопливой жадностью бросился к графину.
Да самое лучшее вот что: если вы так живо принимаете это к
сердцу, приезжайте ко мне, мне будет очень приятно видеть вас у себя, — сказал он, радушно пожимая руку
студента, — и незачем откладывать в долгий ящик, приезжайте сегодня же вечером, часу в восьмом, у меня мы и потолкуем, а я постараюсь убедить вас довольно осязательными документами.
Тут фигурировали и Славнобубенск, и Москва, и Петербург, и общие знакомые, и книги, и новые сочинения, и
студенты, и кой-какие маленькие сплетни, к которым кто ж не питает маленькой слабости? — и театр, и вопросы о жизни, о политике, о Лидиньке Затц, и музыка, и современные события, и те особенные полунамеки, полувзгляды, полуулыбки, которые очень хорошо и очень тонко бывают понятны людям, когда у них, при встрече, при взгляде одного на другого сильней и порывистей начинает биться
сердце, и в этом
сердце сказывается какое-то особенное радостно-щемящее, хорошее и светлое чувство.
У Токарева забилось
сердце. «Легенда»… Пять лет назад он сидел однажды вечером у Варвары Васильевны, в ее убогой комнате на Песках; за тонкою стеною
студент консерватории играл эту же «Легенду». На душе сладко щемило, охватывало поэзией, страстно хотелось любви и светлого счастья. И как это тогда случилось, Токарев сам не знал, — он схватил Варвару Васильевну за руку; задыхаясь от волнения и счастья, высказал ей все, — высказал, как она бесконечно дорога ему и как он ее любит.
Отечество встретило меня своей подлинной стихией, и впечатление тамбовских хат, занесенных снегом, имевших вид хлевов, было самое жуткое… но все-таки"
сердцу милое". Вставали в памяти картины той же деревенской жизни летом, когда я,
студентом, каждый год проводил часть своих вакаций у отца.
Он выпил и ошалел,
сердце он нашел совсем неудовлетворительным и вовсе не похожим на то, как его себе представлял, судя по известному лубочному листу: «
сердце грешника — жилище сатаны». Чтобы увидеть сатану в
сердце, его уговорили выпить еще вторую мензулку, и он выпил и потом что-то ел. А когда съел, то
студенты ему сказали...
Гиезий долго не решался на такой рискованный шаг, но страстное желание посмотреть
сердце грешника его преодолело, он пришел раз к
студентам и говорит...
Так как в доме жило несколько медицинских
студентов, между которыми бывали ребята веселые и шаловливые, то один из них пообещал раз Гиезию «показать
сердце грешника».
— Сударь! — сказал он, прикладывая руку к
сердцу. — Действительно, я… солгал! Я не
студент и не сельский учитель. Всё это одна выдумка! Я в русском хоре служил, и оттуда меня за пьянство выгнали. Но что же мне делать? Верьте богу, нельзя без лжи! Когда я говорю правду, мне никто не подает. С правдой умрешь с голоду и замерзнешь без ночлега! Вы верно рассуждаете, я понимаю, но… что же мне делать?
Николай Ильич, — зная по собственному опыту, что для «литератора», как он именовал себя, не только не нужна наука, но даже и грамота, — хотя и неохотно, скрепя
сердцем, так как мечтал видеть сына «в
студентах», к которым он с юности своей питал горячие симпатии, согласился пустить юношу по «литературной части».
Разве он похож теперь на того возвращенного в Москву
студента, который шел по Моховой к перекрестку Охотного ряда и так бодро и убежденно раздумывал на любезные его
сердцу темы?
Сурмин мысленно признался, что
сердце редкой женщины может устоять против обаяния его красивой наружности, в которой не было ничего женоподобного, как говорила бой-баба. Владислав подумал: «Это должен быть жених ее, не этот же военный молокосос и не этот цыпленок-студент. Ничего, мужчина хоть куда, может понравиться иной женщине».