Неточные совпадения
— Все занимается хозяйством. Вот именно в затоне, — сказал Катавасов. — А нам в городе, кроме
Сербской войны, ничего не видно. Ну, как мой приятель относится? Верно, что-нибудь не как люди?
Перебирая предметы разговора такие, какие были бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли бы его от разговора о
Сербской войне и Славянского вопроса, о котором он намекал упоминанием о занятиях в Москве, Левин заговорил о книге Сергея Ивановича.
В среде людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время ни о чем другом не говорили и не писали, как о Славянском вопросе и
Сербской войне. Всё то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время, делалось теперь в пользу Славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры — всё свидетельствовало о сочувствии к Славянам.
— Это Бог нам помог — эта
Сербская война.
Дама бросилась в сторону, господин тоже хотел убежать и говорил, что он теперь не в претензии; но полиция подскочила и вмешалась: «Этого, говорит, нельзя: это в публичном месте», — и
сербского воителя арестовали, и побитого тоже.
Выпил
сербский сражатель, и они поехали на станцию железной дороги, с поездом которой старушкин должник и его дама должны были уехать.
А потом я Ивана Иваныча к себе взяла, чтобы в моей квартире находился, а
сербского сражателя в бани ночевать отпустили с тем, чтобы утром явился.
Вышел этот сражатель из какой-то ямки, в
сербском военном костюме, весь оборванный, а в зубах пипочка из газетной бумаги, и говорит: «Я все могу, что кому нужно, но прежде всего надо выпить».
Ездили по многим низким местам и по баням — всё искали какого-то «
сербского сражателя», но долго его не могли найти.
Сербский воитель увидал, сказал «хорошо», и сейчас же встал и прошел мимо франта раз, потом во второй, а потом в третий раз, прямо против него остановился и говорит...
Все мы трое в трактире сидели и торговались, и
сербский сражатель требовал «по сту рублей на месяц, за три месяца».
Война вплотную поставила перед русским сознанием и русской волей все больные славянские вопросы — польский, чешский,
сербский, она привела в движение и заставила мучительно задуматься над судьбой своей весь славянский мир Балканского полуострова и Австро-Венгрии.
Ему, стало быть, не трудно было разжалобить наших славян судьбою страждущей и православной братии в Далмации и Кроации; огромная подписка была сделана в несколько дней, и, сверх того, Гаю был дан обед во имя всех
сербских и русняцких симпатий.
Словом, в июле 1876 года Черняев находился в Белграде и был главнокомандующим
сербской армии, а Миша Хлудов неотлучно состоял при нем.
— Приезжаю с докладом к Черняеву в Делиград. Меня ведут к палатке главнокомандующего. Из палатки выходит здоровенный русак в красной рубахе с солдатским «Георгием» и
сербским орденом за храбрость, а в руках у него бутылка рома и чайный стакан.
Черняев был в тайной переписке с
сербским правительством, которое приглашало его на должность главнокомандующего.
Однажды заехал к нему исправник и завел разговор о
сербских делах.
В голове у него совсем не
сербские дела были, а бычок, которого он недавно купил.
Это было в декабре 1899 года, а ранее — в 1897 году — я был командирован Русским гимнастическим обществом в Сербию на всенародный гимнастический праздник, устраиваемый
сербским обществом «Душан Сильный».
Я получил первую награду — большую золотую медаль, меня окружили
сербские женщины и подарили мне подарок: шитый золотом шарф.
Перед каждой
сербской пристанью на правом берегу Дуная я уходил в каюту и запирался, опасаясь
сербских сыщиков. Зато, когда пароход остановился на венгерской пристани Оршаве, я дал в газету «Россия» такую телеграмму...
Она была напечатана в «России» 30 июня за моей подписью, потому что в Петербурге имелись слухи о моем аресте. В том же номере газеты была напечатана телеграмма другого
сербского корреспондента, сообщавшая о моем аресте.
Утром он получил телеграмму из Землина от своего корреспондента, что я тайно казнен Миланом, и он торопился в
Сербское подворье, чтобы заказать обо мне панихиду, перед этим зашел ко мне на дом, чтобы приготовить мою семью к известию о моей гибели.
Московские известия я давал в редакцию по междугородному телефону к часу ночи, и моим единственным помощником был
сербский студент Милан Михайлович Бойович, одновременно редактировавший журнал «Искры», приложение к «Русскому слову», и сотрудничавший в радикальной
сербской газете «Одъек».
Я с письмом Бойовича был у них в 1897 году, когда ездил в Белград, командированный Русским гимнастическим обществом, председателем которого я был, для участия на состязаниях, устраиваемых гимнастическим
сербским обществом «Душан Сильный».
Но при сем оговорился, что выражение это употреблено им не в том смысле, чтобы он мечтал возвести Фаину Егоровну на румынский или
сербский престол, но в смысле владычицы его, Глумова, сердца.
— Нисколько. Русскому стыдно не знать по-болгарски. Русский должен знать все славянские наречия. Хотите, я вам принесу болгарские книги? Вы увидите, как это легко. Какие у нас песни! Не хуже
сербских. Да вот постойте, я вам переведу одну из них. В ней говорится про… Да вы знаете ли хоть немножко нашу историю?
Он меня заразил даже своим славянским патриотизмом, особенно когда вспыхнуло
сербское восстание.
Я отворил дверь и пригласил «синего» жандарма войти, — это был Пепко в синем
сербском мундире. Со страху Федосья видела только один синий цвет, а не разобрала, что Пепко был не в мундире русского покроя, а в
сербской куцой курточке. Можно себе представить ее удивление, когда жандарм бросился ко мне на шею и принялся горячо целовать, а потом проделал то же самое с ней.
Позволь сначала отрекомендоваться: я — герой, я делал всеобщую историю, пролитая мною кровь послужит Иловайскому материалом для самоновейшей истории, я — ординарец при генерале Черняеве, я, то есть моя персона, покрыта ранами (жаль, что милые турки ранили меня довольно невежливо, ибо я не могу даже показать публике своих почетных шрамов и рубцов), наконец, я в скором времени кавалер
сербского ордена Такова…
Из Шувалова мы возвращались с Аграфеной Петровной вдвоем; дорога парком в летнюю теплую ночь была чудная. Я находился под впечатлением
сербского вечера и еще раз завидовал Пепке. Мы шли пешком и даже немного заблудились.
Фрей предчувствовал, что дело пойдет дальше и не ограничится одной
сербской войной.
Хор любителей пел
сербские песни, оркестр играл
сербские мотивы.
Да и странный какой-то он: всё"
сербские напевы"в стихах сочиняет.
Но, бог даст, и Мохамедовы сыны уйдут, а на их месте явятся или Георг греческий, или Карл румынский, или Милан
сербский, или, наконец, Баттенбергский принц.
— Любуетесь Москвой? — сказал остановившийся передо мной высокий человек с проседью, в тонком пальто и модной тогда между интеллигенцией драповой шапочке «пирожком», на манер
сербской.
— Не бойтесь, не уйдут, — сказал, выходя из шалаша, одетый в серое полукафтанье офицер, в выговоре которого заметно было
сербское наречие.
Недаром во время
сербской войны один кабатчик-столп потчевал «гостей» водкой под названием «Патриотическая», а другой кабатчик-столп, соревнуя первому, утвердил на «выставке» бутыль с надписью «На страх врагам».
Опять как и под каким заглавием? это он, по непримиримой вражде ко всякой определенности, излагал не ясно; но можно было понять, что он в качестве человека черномордого и с «
сербским квитом» был в числе санитаров.
Славянский мир, в сущности, не так разнороден, как кажется. Под внешним слоем рыцарской, либеральной и католической Польши, императорской, порабощенной, византийской России, под демократическим правлением
сербского воеводы, под бюрократическим ярмом, которым Австрия подавляет Иллирию, Далмацию и Банат, под патриархальною властью Османлисов и под благословением черногорского владыки живет народ, физиологически и этнографически тождественный.
Всякий человек, прежде чем быть австрийцем, сербом, турком, китайцем, — человек, то есть разумное, любящее существо, призвание которого никак не в том, чтобы соблюдать или разрушать
сербское, турецкое, китайское, русское государство, а только в одном: в исполнении своего человеческого назначения в тот короткий срок, который предназначено ему прожить в этом мире. А назначение это одно и очень определенное: любить всех людей.
Ропшин был в поэтическом восторге и, неожиданно посетив Висленева, отобрал у него взятые тем из библиотеки сочинения Пушкина и долго ходил по своей комнате, тихо скандуя переложение
сербской песни: «Не косись пугливым оком; ног на воздух не мечи; в поле гладком и широком своенравно не скачи».
Все меньшее и меньшее число
сербских орудий отвечало неумолкавшим тяжелым австрийским пушкам. И соседняя с батареей Петровича артиллерийская часть тоже значительно понизила свой грозный голос.
A за ними далеко — синяя же река. И над ними синело все в осенних мягких тонах высокое небо… Они были еще там, далеко, в нескольких верстах от позиций, занятых передовым
сербским отрядом, но по этой медленно придвигающейся огромной массе артиллерии, пехоты и конницы можно было угадать, какая страшная сила готовилась обрушиться на ничтожный по численности
сербский передовой отряд.
Австрийские орудия прекратили артиллерийскую дуэль, но зато синяя лавина кавалерии и пехоты с диким, потрясающим криком неслась прямо на
сербские позиции…
Дым не рассеивался ни на минуту. В его густых облаках работали теперь
сербские артиллеристы.
Под сенью могучих дубов, густым лесом по широкой дороге движутся
сербские полки: конница, пехота, артиллерия.
Синяя лавина, уничтожив защитников
сербских траншей, уже вкатывалась на гору, уже вливалась в голову батареи…
Но чтобы перебросить с одного пункта королевства на другой славные
сербские войска потребовалось немало времени.
Но и тут Милица утешала себя мыслью, что, когда, даст Бог, окончится со славой для русско-сербского союзнического оружия война и вернется она домой, — отец, узнав побуждение, толкнувшее ее на поле военных действий, не станет бранить и упрекать свою Милицу…