Неточные совпадения
Нуте-с, — наши сведения такие: вышло
семь сборных отрядов, солдаты и черная
сотня.
Всякий матрос вооружен был ножом и ананасом; за любой у нас на севере заплатили бы от пяти до
семи рублей серебром, а тут он стоит два пенса; за шиллинг давали дюжину, за испанский талер —
сотню.
[Считая, по Янсону, 49,8 или почти 50 рождений на 1000.] именно
семь тысяч с прибавкою нескольких
сотен жило в колонии в 1889 г.
Сотни семей были заняты одним и тем же делом и сбивали цену товара самым добросовестным образом: городские купцы богатели, а Низы захудали до последней крайности.
Живет какой-нибудь судья, прокурор, правитель и знает, что по его приговору или решению сидят сейчас
сотни, тысячи оторванных от
семей несчастных в одиночных тюрьмах, на каторгах, сходя с ума и убивая себя стеклом, голодом, знает, что у этих тысяч людей есть еще тысячи матерей, жен, детей, страдающих разлукой, лишенных свиданья, опозоренных, тщетно вымаливающих прощенья или хоть облегченья судьбы отцов, сыновей, мужей, братьев, и судья и правитель этот так загрубел в своем лицемерии, что он сам и ему подобные и их жены и домочадцы вполне уверены, что он при этом может быть очень добрый и чувствительный человек.
Да не обижайтесь вы, вот человек! Ну, ходите. Вы ходите, а он в машине ездит. Вы в одной комнате сидите, пардон-пардон, — может быть, выражение «сидите» неприлично в высшем обществе, — так восседаете, а Гусь в
семи! Вы в месяц наколотите, пардон-пардон, наиграете на вашем фортепиано десять червяков, а Гусь две
сотни. Кто играет-вы, а Гусь танцует!
Сотни плотников и разного мастерового люда гремели топорами и визжали пилами. Строились вокруг постоянных, ярмарочных зданий легкие дома для помещиков, приезжавших на ярмарку со своими
семьями и многочисленной дворней; река Тускарь белела купальнями.
— Вот — гляди! Вот Маякин! Его кипятили в
семи котлах, а он — жив! И — богат! Понял? Без всякой помощи, один — пробился к своему месту! Это значит — Маякин! Маякин — человек, который держит судьбу в своих руках… Понял? Учись! В
сотне нет такого, ищи в тысяче… Так и знай: Маякина из человека ни в черта, ни в ангела не перекуешь…
Бургмейер. Зачем? Затем, что на землю сниспослан новый дьявол-соблазнитель! У человека тысячи, а он хочет
сотни тысяч. У него
сотни тысяч, а ему давай миллионы, десятки миллионов! Они тут, кажется, недалеко… перед глазами у него. Стоит только руку протянуть за ними, и нас в мире много таких прокаженных, в которых сидит этот дьявол и заставляет нас губить себя,
семьи наши и миллионы других слепцов, вверивших нам свое состояние.
Кто езжал зимней порой по той стороне, тот видал, что там в каждом дому по скатам тесовых кровель, лицом к северу, рядами разложены
сотни, тысячи белых валенок, а перед домом стоит множество «суковаток» [Суковатка — семи-восьмигодовалая елка, у которой облуплена кора и окорочены сучья, в виде рогулек.
— Какие такие у них имена, отчества и фамилии, у крестьян и мещан… Дроздовых в России тысячи, среди них найдутся
сотни Васильев, у десятка из которых дочери Клавдии… Я сам знал одну крестьянскую
семью, где было
семь сыновей и все Иваны, а по отцу Степановичи, по прозвищу Куликовы. Вот тебе и твое совпадение. Поройся-ка в адресном столе, может, в Петербурге найдешь несколько Иванов Корнильевичей Алфимовых, а по всей России сыщешь их, наверное, десяток…
Знать ли, что спокойствие и безопасность моя и
семьи, все мои радости и веселья покупаются нищетой, развратом и страданиями миллионов, — ежегодными виселицами,
сотнями тысяч страдающих узников и миллионом оторванных от
семей и одуренных дисциплиной солдат, городовых и урядников, которые оберегают мои потехи заряженными на голодных людей пистолетами; покупать ли каждый сладкий кусок, который я кладу в свой рот или рот моих детей, всем тем страданием человечества, которое неизбежно для приобретения этих кусков; или знать, что какой ни есть кусок — мой кусок только тогда, когда он никому не нужен и никто из-за него не страдает.