Неточные совпадения
Штабс-капитан замахал наконец руками: «Несите, дескать, куда хотите!» Дети подняли гроб, но, пронося мимо матери, остановились пред ней на минутку и опустили его, чтоб она могла с Илюшей проститься. Но увидав вдруг это дорогое личико вблизи, на которое все три дня смотрела лишь с некоторого расстояния, она вдруг вся затряслась и начала истерически дергать над гробом своею
седою головой взад и вперед.
Я вдруг вспомнил далекий день моего детства.
Капитан опять стоял среди комнаты, высокий,
седой, красивый в своем одушевлении, и развивал те же соображения о мирах, солнцах, планетах, «круговращении естества» и пылинке, Навине, который, не зная астрономии, останавливает все мироздание… Я вспомнил также отца с его уверенностью и смехом…
Капитан в эту ночь
поседел.
Один
седой бурбон
капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если бога нет, то какой же я после того
капитан?» Взял фуражку, развел руки и вышел.
Я знал
капитана Андреева-Ольгу, здоровенного моряка с
седыми баками. Его так и звали Ольга, и он 11 июля, на Ольгу, именины даже свои неуклонно справлял.
От прежнего джентльмена-капитана остались гордая, военная осанка,
седая роскошная шевелюра и сильно поношенный, но прекрасно сидевший черный сюртук. Вот каким он явился в биллиардную бульварного трактира.
Он
поседел, осунулся, стан его согнулся, а жалкие лохмотья и ампутированная рука сделали его совсем непохожим на былого щеголя-капитана.
Фекла. Как не быть
седому волосу, на то живет человек. Смотри ты! Тою ему не угодишь, другой не угодишь. Да у меня есть на примете такой
капитан, что ты ему и под плечо не подойдешь, а говорит-то — как труба; в алгалантьерстве служит.
Это был первый министр его величества короля гавайского, мистер Вейль, пожилой, довольно красивый шотландец, с
седыми курчавыми волосами, карьера которого, как потом рассказывал
капитан со слов самого мистера Вейля, была довольно разнообразная и богатая приключениями.
Благодаря особой любезности
капитана «Анамита», высокого, сухощавого, молодцеватого на вид старого моряка и типичного горбоносого южанина с гладко выбритыми смуглыми щеками и
седой эспаньолкой, Ашанина поместили одного в каюту, где полагалось быть двоим.
« — В пятницу вечером я с офицерами пил. Об атеизме говорили и уж, разумеется, бога раскассировали. Рады, визжат. Один
седой бурбон-капитан сидел-сидел, все молчал, вдруг становится среди комнаты, и, знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если бога нет, то какой же я после этого
капитан?» Взял фуражку, развел руками и вышел.
О том
седом кавказском
капитане, который в известном рассказе графа Льва Толстого, готовясь к смертному бою, ломал голову над решением вопроса, возможна ли ревность без любви?
— Горя… я не могу, Горя… не могу ехать так дальше… Каждый шаг лошади отдается мне в рану… Оставь меня… Скачи один… Передай про результат разведки
капитану… Я не могу с тобой… Мне больно, Игорь… Мне смертельно больно… Сними меня с
седла.
Был он вдовец, штабс-капитан в отставке, с очень длинною и совершенно
седою бородою, худощавый.
Спутник поручика, полный и усатый штабс-капитан, угрюмо молчал. Поручик оживленно вертелся на
седле и все смеялся.
Я и рыхлый
капитан спросили себе в буфете рябчиков. Сесть было негде, мы стояли у стола и ели. Вдруг я услышал, — кто-то нам что-то говорит. За столом, наискось от нас, стоял старик с крючковатым носом, с
седой, курчавой бородой. Он смотрел на нас и, простирая руку, говорил...