Неточные совпадения
Если у таких людей ум замечательно силен, они становятся преобразователями общих идей, а в старину
делались великими
философами: Кант, Фихте, Гегель не разработали никакого частного вопроса, им было это скучно.
Молодые
философы наши испортили себе не одни фразы, но и пониманье; отношение к жизни, к действительности
сделалось школьное, книжное, это было то ученое пониманье простых вещей, над которым так гениально смеялся Гете в своем разговоре Мефистофеля с студентом.
— А так, сам собою, — объяснил с полуулыбочкой Мартын Степаныч, — захотел да и
сделался за свою кроткую и богомольную жизнь
философом, и, как определяют некоторые из его современников, проповедь его состояла не в научных словесех человеческих, а в явлениях духа и силы, ниспосылаемых ему свыше.
А для того, чтоб перейти во всеобщее сознание, потеряв свой искусственный язык, и
сделаться достоянием площади и семьи, живоначальным источником действования и воззрения всех и каждого, — она слишком юна, она не могла еще иметь такого развития в жизни, ей много дела дома, в сфере абстрактной; кроме философов-мухаммедан, никто не думает, что в науке все совершено, несмотря ни на выработанность формы, ни на полноту развертывающегося в ней содержания, ни на диалектическую методу, ясную и прозрачную для самой себя.
Ардальон Семеныч, будучи скрытен от природы, начитался в каком-то швейцарском
философе, что разумный человек не должен раскрывать внутренность души своей перед невежественной толпою, а, напротив, должен согласоваться наружно с взглядами и убеждениями окружающих его людей; а потому он сознательно, законно позволял себе надевать в обществе довольно разнохарактерные маски, не
делаясь через то обманщиком и лицемером, а, напротив, оставаясь правдивым, честным человеком, всегда верным своему слову.
Один козак, бывший постарее всех других, с седыми усами, подставивши руку под щеку, начал рыдать от души о том, что у него нет ни отца, ни матери и что он остался одним-один на свете. Другой был большой резонер и беспрестанно утешал его, говоря: «Не плачь, ей-богу не плачь! что ж тут… уж бог знает как и что такое». Один, по имени Дорош,
сделался чрезвычайно любопытен и, оборотившись к
философу Хоме, беспрестанно спрашивал его...
— Слушай,
философ! — сказал сотник, и голос его
сделался крепок и грозен, — я не люблю этих выдумок. Ты можешь это делать в вашей бурсе. А у меня не так: я уже как отдеру, так не то что ректор. Знаешь ли ты, что такое хорошие кожаные канчуки?
Впрочем, вряд ли бы этот побег мог совершиться, потому что когда
философ вздумал подняться из-за стола, то ноги его
сделались как будто деревянными и дверей в комнате начало представляться ему такое множество, что вряд ли бы он отыскал настоящую.
Философ хотел, однако же, несколько обсмотреть снаружи панские хоромы; но как он ни пялил свои глаза, ничто не могло означиться в ясном виде: вместо дома представлялся ему медведь; из трубы
делался ректор.
Философу сделалось страшно, особливо когда он заметил, что глаза ее сверкнули каким-то необыкновенным блеском.
Философу чрезвычайно хотелось узнать обстоятельнее: кто таков был этот сотник, каков его нрав, что слышно о его дочке, которая таким необыкновенным образом возвратилась домой и находилась при смерти и которой история связалась теперь с его собственною, как у них и что
делается в доме?
— Для того чтобы
сделаться таким
философом, как я, достаточно иметь немного наблюдательности и крошечку ума и провести с этими людьми только неделю…