Неточные совпадения
Условий
света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар
угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
— Ты сказал давеча, что у меня лицо не совсем свежо, измято, — продолжал Обломов, — да, я дряблый, ветхий, изношенный кафтан, но не от климата, не от трудов, а от того, что двенадцать лет во мне был заперт
свет, который искал выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался на волю и
угас. Итак, двенадцать лет, милый мой Андрей, прошло: не хотелось уж мне просыпаться больше.
Минуты через две-три муха ослабевала и
свет постепенно
угасал.
Но я не думал, что Азия может окончательно возобладать над Европой, что сближение Востока и Запада будет победой крайнего Востока и что
свет христианской Европы будет
угасать.
Тотчас бы все
угасло на
свете и не стало бы случаться никаких происшествий.
— Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том
свете… Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в рае около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не
угаснет тот огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет…
Затем вдруг как бы что-то разверзлось пред ним: необычайный внутренний
свет озарил его душу. Это мгновение продолжалось, может быть, полсекунды; но он, однако же, ясно и сознательно помнил начало, самый первый звук своего страшного вопля, который вырвался из груди его сам собой и который никакою силой он не мог бы остановить. Затем сознание его
угасло мгновенно, и наступил полный мрак.
— Да, вы не ошиблись! — продолжал он, — рассудок мой
угасает с каждым днем… Можно ли так коварно, неблагодарно поступить с человеком, который любил вас больше всего на
свете, который все забыл для вас, все… думал скоро быть счастливым навсегда, а вы…
К вечеру океан подергивался темнотой, небо
угасало, а верхушки волны загорались каким-то особенным
светом… Матвей Дышло заметил прежде всего, что волна, отбегавшая от острого корабельного носа, что-то слишком бела в темноте, павшей давно на небо и на море. Он нагнулся книзу, поглядел в глубину и замер…
Еще не
угас свет вечерней зари и не
угаснет до начала соседней утренней зари!
Быстро
угасал свет, как под чьею-то рукою; и уже в полной темноте, чернильном мраке, разразилась запоздавшая медленная гроза и хлынул потоками проливной теплый дождь: пречудесно!
И долго, долго слушал я;
И мнилось, звучная струя
Сливала тихий ропот свой
С словами рыбки золотой.
Тут я забылся. Божий
светВ глазах
угас. Безумный бред
Бессилью тела уступил…
Юный счастливец, которого жизнь можно назвать улыбкою судьбы и природы,
угасает в минуту, как метеор: злополучный, ненужный для
света, тягостный для самого себя живет и не может дождаться конца своего…
По временам ослабевший
свет лучины вдруг
угасал от невнимания присутствующих, развлекаемых интересными повествованиями и рассказами, и тогда бедному ребенку казалось, что вот-вот выглядывает из-за печурки домовой, или, как называют его в простонародье, «хозяин», или всматривается в нее огненными глазами какое-то рогатое, безобразное чудовище; все в избе принимало в глазах ее страшные образы, пробуждавшие в ней дрожь.
Король! Я не хочу убивать тебя. Если ты
угаснешь,
угаснет и вон та узкая полоса зари. Я могу больше, чем угашать
свет. Я возвращу тебе прежнюю силу и отдам тебе прежнюю власть. Вот — я отдаю тебе мое нетронутое тело, Король! Бери его, чтобы от юности моей вспыхнула юность в твоем древнем разуме.
Отец греха, Марии враг лукавый,
Ты стал и был пред нею виноват;
Ах, и тебе приятен был разврат…
И ты успел преступною забавой
Всевышнего супругу просветить
И дерзостью невинность изумить.
Гордись, гордись своей проклятой славой!
Спеши ловить… но близок, близок час!
Вот меркнет
свет, заката луч
угас.
Всё тихо. Вдруг над девой утомленной
Шумя парит архангел окриленный, —
Посол любви, блестящий сын небес.
И этот луч Преображения, этот
свет Фаворский не
угас, его ищет и по нем тоскует вся тварь, и этот зов к Преображению все внятнее слышится в мире.
Солнце совсем уже село, и запад, облитый багровым
светом, гас, но,
угасая, он еще освещал неотделанную половину дома и светил через незарамленные окна этой части на двор, тогда как во всех других окнах было темнешенько…