Я остался в сенях, глядя в щель на двор: в сумраке утра натужно горел огонь фонаря, едва освещая четыре серых мешка, они вздувались и опадали со свистом и хрипом; хозяин — без шапки — наклонился над ними, волосы
свесились на лицо ему, он долго стоял, не двигаясь, в этой позе, накрытый шубой, точно колоколом… Потом я услышал сопенье и тихий человечий шепот...
Неточные совпадения
Дворник стоял у дверей своей каморки и указывал прямо
на него какому-то невысокому человеку, с виду похожему
на мещанина, одетому в чем-то вроде халата, в жилетке и очень походившему издали
на бабу. Голова его, в засаленной фуражке,
свешивалась вниз, да и весь он был точно сгорбленный. Дряблое, морщинистое
лицо его показывало за пятьдесят; маленькие заплывшие глазки глядели угрюмо, строго и с неудовольствием.
С хор гроздьями
свешивались головы молодежи, —
лица, освещенные снизу огнями канделябров
на колоннах, были необыкновенно глазасты.
Лицо тоже измятое, серое, с негустой порослью волос лубочного цвета,
на подбородке волосы обещали вырасти острой бородою; по углам очень красивого рта
свешивались — и портили рот — длинные, жидкие усы.
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины лежали
на лице: одна
на лбу, а другая
на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и
свешивались по сторонам длинными прядями.
Он был одет в длинное, до пят, потертое пальто, из-под круглой измятой шляпы жидкими прядями бессильно
свешивались желтоватые прямые волосы. Светлая бородка росла
на его желтом костлявом
лице, рот у него был полуоткрыт, глаза глубоко завалились под лоб и лихорадочно блестели оттуда, из темных ям.
Павел и Андрей сели рядом, вместе с ними
на первой скамье сели Мазин, Самойлов и Гусевы. Андрей обрил себе бороду, усы у него отросли и
свешивались вниз, придавая его круглой голове сходство с головой кошки. Что-то новое появилось
на его
лице — острое и едкое в складках рта, темное в глазах.
На верхней губе Мазина чернели две полоски,
лицо стало полнее, Самойлов был такой же кудрявый, как и раньше, и так же широко ухмылялся Иван Гусев.
Голова несчастного,
свесившись, болталась из стороны в сторону, ноги бессильно тащились и стучали по каменным ступенькам,
на лице виднелось выражение страдания, по щекам текли слезы.
Изо всех окон
свесились вниз милые девичьи головы, женские фигуры в летних ярких ситцевых одеждах. Мальчишки шныряют вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглушительно рявкающий огромный геликон и разевающие рты перед ухающим барабаном. Все военные, попадающие
на пути, становятся во фронт и делают честь знамени. Старый, седой отставной генерал, с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон глазами. В его
лице ласковое умиление, и по щекам текут слезы.
Лаевский задумался. Глядя
на его согнутое тело,
на глаза, устремленные в одну точку,
на бледное, вспотевшее
лицо и впалые виски,
на изгрызенные ногти и
на туфлю, которая
свесилась у пятки и обнаружила дурно заштопанный чулок, Самойленко проникся жалостью и, вероятно, потому, что Лаевский напомнил ему беспомощного ребенка, спросил...
Вошел я за перегородку. Лежит Николай Яковлевич
на спине, живот огромный, как гора, рот раскрыт, и по бороде слюни потекли, одна нога
на кровати, другая вниз
свесилась. Ох, как же он дышал! Видали рыбу, когда ее
на берег вытащат? Точь-в-точь. Видно, попадала ему в легкие всего одна чайная ложечка воздуху, так он ее ртом, и носом, и горлом… Стонет, кряхтит, нудится, и
лицо все искривилось, а проснуться не может…
По краям дороги валялись пьяные. Сидит
на пригорке солдат, винтовка меж колен, голова
свесилась: тронешь его за плечо, он, как мешок, валится
на бок… Мертв? Непробудно спит от усталости? Пульс есть, от красного
лица несет сивухою…