Неточные совпадения
На берегу, около обломков лодки, сидел человек в фуражке с выцветшим околышем, в странной
одежде, похожей на женскую кофту, в штанах с лампасами, подкатанных выше колен; прижав ко груди каравай хлеба, он резал его ножом, а
рядом с ним, на песке, лежал большой, темно-зеленый арбуз.
Она — нищая в родном кругу. Ближние видели ее падшую, пришли и, отворачиваясь, накрыли
одеждой из жалости, гордо думая про себя: «Ты не встанешь никогда, бедная, и не станешь с нами
рядом, прими, Христа ради, наше прощение!»
Когда я выезжал из города в окрестности, откуда-то взялась и поехала, то обгоняя нас, то отставая, коляска; в ней на первых местах сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой, без шляпы, в белой полотняной или коленкоровой широкой
одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но
рядом с монахом сидел китаец — и это не редкость в Маниле.
Рядом сидел старый человек в синих очках и неподвижно слушал, держа за руку молодую женщину в арестантской
одежде, что-то рассказывавшую ему.
Взгляд, постоянно обращенный назад, и исключительное, замкнутое общество — начало выражаться в речах и мыслях, в приемах и
одежде; новый цех — цех выходцев — складывался и костенел
рядом с другими.
В школе мне снова стало трудно, ученики высмеивали меня, называя ветошником, нищебродом, а однажды, после ссоры, заявили учителю, что от меня пахнет помойной ямой и нельзя сидеть
рядом со мной. Помню, как глубоко я был обижен этой жалобой и как трудно было мне ходить в школу после нее. Жалоба была выдумана со зла: я очень усердно мылся каждое утро и никогда не приходил в школу в той
одежде, в которой собирал тряпье.
Как я говорил уже, кулаки из ссыльных на тайной торговле спиртом и водкой наживают состояния; это значит, что
рядом с ссыльным, имеющим 30–50 тысяч, надо искать людей, которые систематически растрачивают свою пищу и
одежду.
Мгновение… и уже он не в силах был понять, как он мог сидеть
рядом с нею… с нею! — и разговаривать с нею, и не чувствовать, что он обожает самый край ее
одежды, что он готов, как выражаются молодые люди, «умереть у ее ног».
Во время японской войны я написал
ряд фельетонов под заглавием «Нитки», в которых раскрыл все интендантское взяточничество по поставке
одежды на войска. Эти фельетоны создали мне крупных врагов — я не стеснялся в фамилиях, хотя мне угрожали судом, — но зато дали успех газете.
Потянулся
ряд вялых, безубразных дней, один за другим утопающих в серой, зияющей бездне времени. Арина Петровна не принимала его; к отцу его тоже не допускали. Дня через три бурмистр Финогей Ипатыч объявил ему от маменьки «положение», заключавшееся в том, что он будет получать стол и
одежду и, сверх того, по фунту Фалера [Известный в то время табачный фабрикант, конкурировавший с Жуковым. (Примеч. М.Е. Салтыкова-Щедрина.)] в месяц. Он выслушал маменькину волю и только заметил...
И все трое
рядом скрылись в улице города, узкой и растрепанной, как рукав старой, изношенной
одежды…
Затем, капиталисты спекулируют на припасах, которые продают старателям, на
одежде, на водке, наконец, сплошь и
рядом обвешивают их и, в конце концов, даже не рассчитывают совсем.
Идут, идут! Народ
Волнуется! Вот уж несут хоругви!
А вот попы с иконами, с крестами!
Вот патриарх! Вот стольники! Бояре!
Вот стряпчие царевы! Вот он сам!
В венце и в бармах, в золотой
одежде,
С державою и скипетром в руках!
Как он идет! Все пали на колени —
Между
рядов безмолвных он проходит
Ко Красному крыльцу — остановился —
Столпились все — он говорит к народу…
Музыканты, в шелковых красных мантиях, шли впереди, за ними граждане десяти вольных городов немецких, по два в
ряд, все в богатой
одежде, и несли в руках, на серебряных блюдах, златые слитки и камни драгоценные.
И шествуют
рядом друг с другом они,
В
одеждах блестящих и длинных,
Каменья оплечий горят как огни,
Идут под навесом шелковым, в тени,
К собору, вдоль улиц старинных.
Не стерпелось Василью Борисычу. Досадно стало великому начетчику слушать басни, что незнаемые писатели наплели в Китежском «Летописце»… Обратился к стоявшему
рядом старику почтенной наружности, судя по
одежде, заезжему купцу.
Вошли
рядом две сгорбленные древние старушки в черной
одежде, расшитой красными крестами и буквами молитвы «Святый Боже».
Как обычай прикрывать свое тело
одеждою может идти
рядом с самой глубокою развращенностью, так и привычная нагота соединима с самым строгим целомудрием.
Вместо мертвой девушки, вместо призрака горийской красавицы я увидела трех сидевших на полу горцев, которые при свете ручного фонаря рассматривали куски каких-то тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из них я разглядела. У них были бородатые лица и рваные осетинские
одежды. Третий сидел ко мне спиной и перебирал в руках крупные зерна великолепного жемчужного ожерелья. Тут же
рядом лежали богатые, золотом расшитые седла, драгоценные уздечки и нарядные, камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
Новость и неизвестность его положения, огромный храм с иконостасом, украшенный щедро золотом и драгоценными каменьями, на которых играл свет восковых свечей и лампад, поражающее пение, стройный
ряд монахов в черной
одежде, торжественное спокойствие, с каким они молились Богу — словом, вся святость места ясно говорила за себя и невольно заставляла пасть во прах и молиться усердно. Несмотря на то, что вечерня продолжалась часа три, Михаил Андреевич не почувствовал ни утомления, ни усталости.
Заступами, всегда имевшимися при них в походе, — их несли более слабые, находившиеся в задних
рядах, — они вырыли громадную могилу и свалили тела убитых кочевников, предварительно раздев их догола, так как
одежда, как бы они ни была ветха и бесценна, считалась добычей; у некоторых убитых, впрочем, на руках оказались кольца, серебряные и даже золотые.
Далее тянется по два в
ряд несколько бояр с неподвижною важностью мандаринов, в блестящих
одеждах, в которых солнышко играет и перебирает лучи свои.
Белые цветы стройными, красивыми
рядами тянулись по бокам аллеи, которая вела к белоснежному дворцу с колоннами и огромной террасой. На террасе находилось много, много людей в пестрых полосатых
одеждах, со смуглыми лицами, с бронзовыми телами. Посреди них сидел человек с красной бородой, с обмотанной чем-то белым головою, с яркими губами и с таким грозным лицом, что при одном взгляде на него Галя вся затрепетала от страха.
Его верхняя
одежда была бережно повешена на гвозде, вбитом в стене,
рядом с другими гвоздями, на которых была развешена женская монашеская
одежда.