— Меня зовут Созонтом… Созонтом Иванычем. Дали мне это прекрасное имя в честь родственника, архимандрита, которому я только этим и обязан. Я, если смею так выразиться, священнического поколения. А что вы насчет терпенья сомневаетесь, так это напрасно: я терпелив. Я двадцать два года под начальством
родного дядюшки, действительного статского советника Иринарха Потугина, прослужил. Вы его не изволили знать?
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То — то
дядюшка! То-то отец
родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
— Ах, милый! ах,
родной! да какой же ты большой! — восклицала она, обнимая меня своими коротенькими руками, — да, никак, ты уж в ученье, что на тебе мундирчик надет! А вот и Сашенька моя. Ишь ведь старушкой оделась, а все оттого, что уж очень навстречу спешила… Поцелуйтесь,
родные! племянница ведь она твоя! Поиграйте вместе, побегайте ужо,
дядюшка с племянницей.
— Не просить позволения,
дядюшка, а надо же мне знать.
Родной дядя женится, а я ничего не знаю, мне и не сказали!..
— Как что! Ведь я ваш
родной племянник: как не полюбопытствовать? Какая холодность! это эгоизм,
дядюшка!
А теперь полковник-то, дядюшка-то, отставного шута заместо отца
родного почитает, в рамку вставил его, подлеца, в ножки ему кланяется, своему-то приживальщику, — тьфу!
Надобно вам сказать, что новая моя родительница была из настоящей дворянской фамилии, но бедной и очень многочисленной. Новый родитель мой женился на ней для поддержания своей амбиции, что у меня-де жена дворянка и много
родных, все благородные. Тетушек и
дядюшек было несметное множество, а о братьях и сестрах с племянничеством в разных степенях и говорить нечего. Оттого-то столько набралось званых по необходимости.
После наших здоровьев пили здоровья родителей
родных, посаженных; потом
дядюшек и тетушек
родных, двоюродных и далее, за ними шла честь братцам и сестрицам по тому же размеру… как в этом отделении, когда маршал провозгласил:"Здоровье троюродного братца новобрачной, Тимофея Сергеевича и супруги его Дарьи Михайловны Гнединских!"и стукнул жезлом, вдруг в средине стола встает одна особа, именно Марко Маркович Тютюн-Ягелонский и, обращаясь к хозяевам, говорит...
— Нет, маменька, как вам угодно, но я дяденьку без родственной услуги не оставлю. Неужели я буду неблагодарный, как Альфред, которого ряженые солдаты по домам представляют? Я вам в ножки кланяюсь и прошу позволения, не заставьте меня быть неблагодарным, дозвольте мне
дядюшку проводить, потому что они мне
родной и часы мне подарили и мне будет от всех людей совестно их без своей услуги оставить.
— Ах, — говорит, —
дядюшка, как же это возможно? В этакой грязи принять начальника губернии… Это неприлично, невежливо. Я хочу его просить остановиться у меня. Человек он мне знакомый, очень милый, и вам, — говорит, —
дядюшка, будет не лишнее; все-таки у
родного племянника остановится.
— Ах, славный
дядюшка! — воскликнул Володя и снова начал перечитывать
родные весточки не «начерно», а «набело».