Неточные совпадения
Стародум. Оно и должно быть залогом благосостояния государства. Мы видим все несчастные следствия дурного воспитания. Ну, что для отечества может выйти из Митрофанушки, за которого невежды-родители платят еще и деньги невеждам-учителям? Сколько дворян-отцов, которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему рабу крепостному! Лет через пятнадцать и выходят вместо одного раба двое, старый дядька да молодой барин.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к
родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять,
учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Возлюбленные отцы и
учители, родился я в далекой губернии северной, в городе В., от
родителя дворянина, но не знатного и не весьма чиновного.
Он был года на полтора старше меня, но мне казалось почему-то, что он знает обо всех людях —
учителях, учениках, своих
родителях — что-то такое, чего я не знаю.
Трудно было примириться детскому уму и чувству с мыслию, что виденное мною зрелище не было исключительным злодейством, разбоем на большой дороге, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что самые
родители высеченных мальчиков благодарят
учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным, добрым и тихим человеком.
Родители сами отступились от воспитания, полагая, что все их заботы кончаются тем, чтоб, положась на рекомендацию добрых приятелей, нанять француза Пуле, для обучения французской литературе и другим наукам; далее немца Шмита, потому что это принято — учиться, но отнюдь не выучиваться по-немецки; наконец, русского
учителя Ивана Иваныча.
— Конечно, мне все равно, — продолжал
учитель. — Но я вам должен сказать, что в возрасте семнадцати лет молодой человек не имеет почти никаких личных и общественных прав. Он не может вступать в брак. Векселя, им подписанные, ни во что не считаются. И даже в солдаты он не годится: требуется восемнадцатилетний возраст. В вашем же положении вы находитесь на попечении
родителей, родственников, или опекунов, или какого-нибудь общественного учреждения.
Круциферский получил через Крупова место старшего
учителя в гимназии, давал уроки, попадал, разумеется, и на таких
родителей, которые платили сполна, — скромно, стало быть, они могли жить в NN, а иначе им и жить не хотелось.
Ежов знал все: он рассказывал в училище, что у прокурора родила горничная, а прокуророва жена облила за это мужа горячим кофе; он мог сказать, когда и где лучше ловить ершей, умел делать западни и клетки для птиц; подробно сообщал, отчего и как повесился солдат в казарме, на чердаке, от кого из
родителей учеников
учитель получил сегодня подарок и какой именно подарок.
Как только уехали мои
родители, Упадышевский взял меня за руку, отвел в класс чистописания, представил
учителю, рекомендовал как самого благонравного мальчика и просил особенно мной заняться.
Переговоря с новым директором и инспектором, Василий Петрович уведомил, что я могу теперь, если моим
родителям угодно, не вступать в казенные гимназисты, а поступить своекоштным и жить у кого-нибудь из
учителей; что есть двое отличных молодых людей...
Кто благоговел пред Монархинею среди Ее пышной столицы и блестящих монументов славного царствования, тот любил и восхвалял Просветительницу отечества, видя и слыша в стенах мирной хижины юного ученика градской школы, окруженного внимающим ему семейством и с благородною гордостию толкующего своим
родителям некоторые простые, но любопытные истины, сведанные им в тот день от своего
учителя.
— Кое-что сам дошел, а другое отец дьякон от Преображения поучил… Есть же, господи, такие на свете счастливые люди, — продолжал он с горькой улыбкой, — вон Пеклису отец и скрипку новую купил и
учителя нанимает, а мой благоверный
родитель только и выискивает, нельзя ли как-нибудь разобидеть… Лучше бы меня избил, как хотел, чем это сделал. Никакого терпенья недостает… бог с ним.
Многие
родители и заботятся об этом: целую толпу
учителей, гувернеров и репетиторов приглашают, чтобы разжевать и положить в рот их детям всякое знание; зато такие дети и остаются на весь век обезьянами, иногда очень учеными и вообще понятливыми, но неспособными возвыситься до самобытной человеческой мысли.
Между тем слух о необыкновенных его способностях разнесся вскоре по целому Петербургу. Сам директор училищ приезжал несколько раз в пансион и любовался Алешею.
Учитель носил его на руках, ибо чрез него пансион вошел в славу. Со всех концов города съезжались
родители и приставали к нему, чтоб он детей их принял к себе, в надежде, что и они такие же будут ученые, как Алеша.
Родители его, жившие далеко-далеко от Петербурга, года за два перед тем привезли его в столицу, отдали в пансион и возвратились домой, заплатив
учителю условленную плату за несколько лет вперед.
Но мальчик никак не мог удовлетвориться такими понятиями; он не мог примириться с мыслью, что, по его выражению, «виденное им не было исключительным злодейством, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича; что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что сами
родители высеченных мальчиков благодарят
учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным, добрым и тихим человеком».
Было у них двое детей — двое мальчиков, и
родители с обоюдного своего согласия порешили, что пора, мол, для мальчиков взять гувернера, который был бы заодно уж и
учителем.
— Помню, что старая моя няня Катерина в детстве моем говорила, что мой
учитель арифметики Шмидт да еще маршал лорд Кейт знают, кто мои
родители.
Но
учителя и учительницы были бездарные, успехи наши — барабанные, а
родители этого совсем не замечали.
Поглощенные своими делами,
родители сдали девочку на попечение француженки, яркой поклонницы Мольера, и немца-учителя.
Для любящих
родителей это прогрессирование дурных наклонностей сына произошло, по обыкновению, незаметно. Они оба опомнились только тогда, когда исправление было затруднительно или даже почти невозможно, особенно при домашнем режиме, где ребенок уже привык к своеволию, не ставя ни в грош ни отца, ни мать, ни многочисленных
учителей и гувернеров, приглашенных для его образования.
Родители мои очень сконфузились, что я именно это запел; а я, наоборот, потому запел, что я эту песню занял петь от моего
учителя — дьячка; но архиерей ничего того не дознавал, а только еще веселей рассмеялся и, похвалив мой голос, сказал...