Неточные совпадения
— Вот — соседи мои и знакомые не говорят мне, что я не так живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то
кричат отцам — не так, все — не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам
кричат: не в таких домах живете, не на тех стульях сидите, книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
— Разве так лошадей выводят? —
кричит молодой человек, спешиваясь и выхватывая у Ахметки повод. —
Родитель, ты ее сзаду пугай… Да не бойся. Ахметка, а ты чего стоишь?
— Смейся,
родитель. Да, смейся! —
крикнул Галактион. — А над кем смеешься-то?
— Вот я тебя! —
кричал он, бросая сверху комья мерзлой глины. — Я тебя выучу, как
родителя слушать… То-то наказал Господь-батюшка дурой неотесанной!.. Хоть пополам разорвись…
— Эй, Оксюха, поворачивай! —
кричал он ей сверху. — Не осрами своего
родителя…
—
Родитель высек. Привел меня — а сам пьяный-распьяный — к городничему:"Я, говорит, родительскою властью желаю, чтоб вы его высекли!"–"Можно, — говорит городничий: — эй, вахтер! розог!" — Я было туда-сюда: за что, мол?"А за неповиновение, — объясняется отец, — за то, что он нас, своих
родителей, на старости лет не кормит". И сколь я ни говорил, даже
кричал — разложили и высекли! Есть, вашескородие, в законе об этом?
Мать не уступала, Антоша отчаянно
кричал,
родители толкались.
— Хошь с отцом твоим! — хвастливо отвечает Мишка и задорно
кричит: — Эй, наши, скажите там
родителю, что помирал я, так кланялся ему…
Генерал опять затопал,
закричал и
кричал долго что-то такое, в чем было немало добрых и жалких слов насчет спокойствия моих
родителей и моего собственного будущего, и затем вдруг, — представьте вы себе мое вящее удивление, — вслед за сими словами непостижимый генерал вдруг перекрестил меня крестом со лба на грудь, быстро повернулся на каблуках и направился к двери.
— Эй вы! —
крикнет, замолчит на полуслове, шевеля беззвучно челюстями, но понятно всем, что он
родителей поминает. — Эй вы, определяющиеся! Вольно! Кор-ро-вы!..
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и станет
кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы, мол, за князья, коли сами с голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а
родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение.
— Как теперь вижу
родителя: он сидит на дне барки, раскинув больные руки, вцепившись в борта пальцами, шляпу смыло с него, волны кидаются на голову и на плечи ему то справа, то слева, бьют сзади и спереди, он встряхивает головою, фыркает и время от времени
кричит мне. Мокрый он стал маленьким, а глаза у него огромные от страха, а может быть, от боли. Я думаю — от боли.
— Послушай, маленькая польза, — говорил он суетливо, каждую минуту закуривая; там, где он стоял, было всегда насорено, так как на одну папиросу он тратил десятки спичек. — Послушай, жизнь у меня теперь подлейшая. Главное, всякий прапорщик может
кричать: «Ты кондуктор! ты!» Понаслушался я, брат, в вагонах всякой всячины и, знаешь, понял: скверная жизнь! Погубила меня мать! Мне в вагоне один доктор сказал: если
родители развратные, то дети у них выходят пьяницы или преступники. Вот оно что!
–…Отец обезумел, топает ногами,
кричит: «Опозорила
родителя, погубила душу!» И только после похорон, как увидал, что вся Казань пришла провожать Лизу и венками гроб осыпали, опамятовался он. «Если, говорит, весь народ за неё встал, значит, подлец я перед дочерью!»
Кричать он не стал, чтобы не разбудить
родителей; горничной и служанке дано было строгое приказание не являться и не отзываться на зов Павла Павловича.
А
родитель у меня, надо заметить, хладнокровен был. Шею имел покойник короткую, и доктора сказали, что может ему от волнения крови произойти внезапная кончина. Поэтому
кричать там или ругаться шибко не любили. Только, бывало, лицо нальется, а голос и не дрогнет.
— Какие шутки! — на всю комнату
крикнул Макар Тихоныч. — Никаких шуток нет. Я, матушка, слава тебе Господи, седьмой десяток правдой живу, шутом сроду не бывал… Да что с тобой, с бабой, толковать — с
родителем лучше решу… Слушай, Гаврила Маркелыч, плюнь на Евграшку, меня возьми в зятья — дело-то не в пример будет ладнее. Завтра же за Марью Гавриловну дом запишу, а опричь того пятьдесят тысяч капиталу чистоганом вручу… Идет, что ли?
Шафер (
кричит). За здоровье
родителей невесты Евдокима Захарыча и Настасьи Тимофеевны!