Неточные совпадения
Вдруг Жиран завыл и
рванулся с такой силой, что я чуть было не упал. Я оглянулся. На опушке
леса, приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне
в голову, и я все забыл
в эту минуту: закричал что-то неистовым голосом, пустил собаку и бросился бежать. Но не успел я этого сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал прыжок и больше я его не видал.
Я сел; лошади вдруг стали ворочать назад; телега затрещала, Затей терялся; прибежали якуты; лошади начали бить; наконец их распрягли и привязали одну к загородке, ограждающей болото; она
рванулась; гнилая загородка не выдержала, и лошадь помчалась
в лес, унося с собой на веревке почти целое бревно от забора.
В Австралии есть кареты и коляски; китайцы начали носить ирландское полотно;
в Ост-Индии говорят все по-английски; американские дикари из
леса порываются в Париж и
в Лондон, просятся
в университет;
в Африке черные начинают стыдиться своего цвета лица и понемногу привыкают носить белые перчатки.
Когда не было
леса по берегам, плаватели углублялись
в стороны для добывания дров. Матросы рубили дрова, офицеры таскали их на пароход. Адмирал
порывался разделять их заботы, но этому все энергически воспротивились, предоставив ему более легкую и почетную работу, как-то: накрывать на стол, мыть тарелки и чашки.
Окончив ужин, все расположились вокруг костра; перед ними, торопливо поедая дерево, горел огонь, сзади нависла тьма, окутав
лес и небо. Больной, широко открыв глаза, смотрел
в огонь, непрерывно кашлял, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо
рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не оживляя мертвой кожи. Только глаза больного горели угасающим огнем.
— Уйти хотела; сто раз
порывалась — нельзя: те девки-однодворки стерегут и глаз не спущают… Томилась я, да, наконец, вздумала притвориться, и прикинулась беззаботною, веселою, будто гулять захотела. Они меня гулять
в лес берут, да всё за мной смотрят, а я смотрю по деревьям, по верхам ветвей да по кожуре примечаю — куда сторона на полдень, и вздумала, как мне от этих девок уйти, и вчера то исполнила. Вчера после обеда вышла я с ними на полянку, да и говорю...
Это одно спасение: если вы станете упорствовать, то потеряете и рыбу и удочку, ибо без гиби, происходившей от конца удилища,
леса непременно и
в одну минуту
порвется.
Между тем вдруг головль сделал отчаянный прыжок и выскочил на густую осоку, которая свесилась с берега и была поднята подтопившею его водою: стоило только осторожно взять головля рукой или накрыть его сачком и вытащить на берег таском; но я, столь благоразумный, терпеливый, можно сказать искусный рыбак, соблазнился тем, что рыба лежит почти на берегу, что надобно протащить ее всего какую-нибудь четверть аршина до безопасного места, схватил за
лесу рукою и только натянул ее — головль взметнулся, как бешеный,
леса порвалась, и он перевалился
в воду…
При внимательном рассмотрении окажется, что длина поводка или
лесы не убавилась, а что она
порвалась у самого крючка,
в самой завязке.
Узкая, извилистая дорога, по которой и днем не без труда можно было ехать, заставляла их почти на каждом шаге останавливаться; колеса поминутно цеплялись за деревья, упряжь
рвалась, и ямщик стал уже громко поговаривать, что
в село Утешино нет почтовой дороги, что
в другой раз он не повезет никого за казенные прогоны, и даже обещанный рубль на водку утешил его не прежде, как они выехали совсем из
леса.
— Хватай ее! — крикнул Босс.
В тот же момент обе мои руки были крепко схвачены сзади, выше локтя, и с силой отведены к спине, так что,
рванувшись, я ничего не выиграл, а только повернул лицо назад, взглянуть на вцепившегося
в меня Лемарена. Он обошел
лесом и пересек путь. При этих движениях платок свалился с меня. Лемарен уже сказал: «Мо…», — но, увидев, кто я, был так поражен, так взбешен, что, тотчас отпустив мои руки, замахнулся обоими кулаками.
…Время от времени за
лесом подымался пронзительный вой ветра; он
рвался с каким-то свирепым отчаянием по замирающим полям, гудел
в глубоких колеях проселка, подымал целые тучи листьев и сучьев, носил и крутил их
в воздухе вместе с попадавшимися навстречу галками и, взметнувшись наконец яростным, шипящим вихрем, ударял
в тощую грудь осинника… И мужик прерывал тогда работу. Он опускал топор и обращался к мальчику, сидевшему на осине...
Вот пришёл я
в некий грязный ад:
в лощине, между гор, покрытых изрубленным
лесом, припали на земле корпуса; над крышами у них пламя кверху
рвётся, высунулись
в небо длинные трубы, отовсюду сочится пар и дым, земля сажей испачкана, молот гулко ухает; грохот, визг и дикий скрип сотрясают дымный воздух. Всюду железо, дрова, кирпич, дым, пар, вонь, и
в этой ямине, полной всякой тяжкой всячины, мелькают люди, чёрные, как головни.
Две звезды большие сторожами
в небесах идут. Над горой
в синем небе чётко видно зубчатую стену
леса, а на горе весь
лес изрублен, изрезан, земля изранена чёрными ямами. Внизу — завод жадно оскалил красные зубы: гудит, дымит, по-над крышами его мечется огонь,
рвётся кверху, не может оторваться, растекается дымом. Пахнет гарью, душно мне.
Предположения Шушерина оправдались только отчасти, то есть: публика
порывалась расхохотаться
в некоторых местах, смотря на Боброва
в «Леаре»; но Шушерин никак не ожидал, чтоб зрители покрыли такими сильными рукоплесканиями сцену бури
в лесу, куда убежал Леар, изгнанный дочерью.
Да и как не хотеть, как не
рваться после десятимесячной школьной жизни, летом, из города, пыльного, душного и всегда чем-нибудь вонючего,
в чистое, душистое поле,
в тенистые
леса,
в прохладу, к семейству, на родину или по крайней мере туда, где прошли детские, незабвенные года.
Было глухо. Было очень тихо от тумана. Катра быстро шла, опустив голову.
В чаще
леса что-то коротко ухнуло,
рванулось болезненно и оборвалось, задушенное туманом. Вздрогнув, Катра пугливо оглянулась и пошла еще быстрее.
Погода между тем все более и более портилась. По небу медленно тянулись свинцовые тучи, беспрерывно шел ледяной дождь, мелкий, пронизывающий до костей,
лес почернел и стал заволакиваться туманом. Казалось, над рекой висели только голые скалы,
в которых она билась,
рвалась на свободу, но они не пускали ее и заставляли со стоном нести воды
в своем сравнительно узком русле.