Неточные совпадения
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером,
в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа
в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой
руки он
растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Молодая женщина
в пенсне перевязывала ему платком ладонь левой
руки, правою он
растирал опухоль на лбу, его окружало человек шесть таких же измятых, вывалянных
в снегу.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного,
в крепительную ванну, вливала
в рот рейнвейну или бульону, целые часы
растирала мне грудь и спину голыми
руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое время.
Говоря, он крепко
растер озябшие
руки и, подойдя к столу, начал поспешно выдвигать ящики, выбирая из них бумаги, одни рвал, другие откладывал
в сторону, озабоченный и растрепанный.
Обхождение Мосея Мосеича, его приветливость и внимание заронили
в душу Брагина луч надежды: авось и его дельце выгорит… Да просто сказать, не захочет марать
рук об него этот Мосей Мосеич. Что ему эти двенадцать кабаков — плюнуть да
растереть. Наверно, это все Головинский наврал про Жареного. Когда они вернулись
в кабинет, Брагин подробно рассказал свое дело. Жареный слушал его внимательно и что-то чертил карандашом на листе бумаги.
И обращался Воронин с хористами, статистами и театральными рабочими, как Замбо и Квимбо с неграми, — затрещины сыпались направо и налево, и никто не возражал. Со мной, впрочем, он был очень вежлив, потому что Андреев, отрекомендовав меня, сказал, что я служил
в цирке и был учителем гимнастики
в полку, а я подтвердил это, умышленно при приветствии пожав ему
руку так, что он закричал от боли и,
растирая пальцы, сказал...
Как только m-me Бюжар подавала ему конверт, надписанный
рукою Веры Сергеевны, он судорожно сминал его
в своей
руке, уходил
в угол, тщательно сжигал нераспечатанный конверт,
растирал испепелившуюся бумагу и пускал пыль за свою оконную форточку.
Забравшись
в бане на полок, Арефа блаженствовал часа два, пока монастырские мужики нещадно парили его свежими вениками. Несколько раз он выскакивал на двор, обливался студеною колодезною водой и опять лез
в баню, пока не ослабел до того, что его принесли
в жилую избу на подряснике. Арефа несколько времени ничего не понимал и даже не сознавал, где он и что с ним делается, а только тяжело дышал, как загнанная лошадь. Охоня опять
растирала ему
руки и ноги каким-то составом и несколько раз принималась плакать.
Часто, раздевшись, он не ложился, а долго сидел на краю постели, упираясь
в перину одною
рукой, а другой дёргая себя за ухо или
растирая бороду по щеке, точно у него болели зубы.
Мать трясётся вся,
растирает руками больное горло, смотрит
в угол на иконы, и снова шелестят сухие жуткие слова...
…Лицо Матрёны Орловой побледнело ещё более, она оборотилась
в угол, стала на колени и начала молиться, усердно отбивая земные поклоны, задыхаясь
в страстном шёпоте молитвы и
растирая грудь и горло дрожащими от возбуждения
руками.
— Ведь вот… — тихо и монотонно заговорил Лёнька, стряхивая с
рук пыль. — Земля эта теперь… взял я её
в руки,
растёр, и стала пыль… крохотные кусочки одни только, чуть глазом видно…
— Да уж что это за жизнь! Помилуйте! Ни хозяев, никого и ничего нет, не знаешь, кого тебе слушаться. Один кричит — сапоги ему чисти, а другой — мыться дай, третьему
в лавочку аль на почту беги, четвертому поясницу
растирай, пятому пол подмети, и все
в одно время, и всякий кричит, требует, обижается, что не исполняешь, а где ж тут? У меня не десять
рук, не разорваться…
Вскоре опять началась рвота. Больной слабел, глаза его тускнели, судороги чаще сводили ноги и
руки, но пульс все время был прекрасный. Мы втроем
растирали Черкасова. Соседка ушла. Аксинья сидела
в углу и с тупым вниманием глядела на нас.
Он стал пересчитывать деньги. Зина дрожала еще сильнее, упорно глядела
в окно, охала и
растирала рукою колени.
Александра Михайловна, с закинутою, мертвенно-неподвижною головою, лежала на кровати. Волосы спутанными космами тянулись по подушке, левый глаз и висок вздулись громадным кровавым волдырем, сквозь разодранное платье виднелось тело. Вокруг суетились хозяйка и Дунька. Зина сидела на сундуке, дрожала, глядела блестящими глазами
в окно и по-прежнему слабо стонала,
растирая рукою колени.