Неточные совпадения
— Я вспомнила
в самом деле одну глупость и когда-нибудь
расскажу вам. Я была еще девочкой. Вы увидите, что и у меня были и слезы, и трепет, и
краска… et tout се que vous aimez tant! [и все, что вы так любите! (фр.)] Но
расскажу с тем, чтобы вы больше о любви, о страстях, о стонах и воплях не говорили. А теперь пойдемте к тетушкам.
Я вполне готов верить, как уверял он меня прошлого года сам, с
краской в лице, несмотря на то, что
рассказывал про все это с самым непринужденным и «остроумным» видом, что романа никакого не было вовсе и что все вышло так.
Трудно
рассказать, что выражало смугловатое лицо чудной девушки: и суровость
в нем была видна, и сквозь суровость какая-то издевка над смутившимся кузнецом, и едва заметная
краска досады тонко разливалась по лицу; и все это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать ее миллион раз — вот все, что можно было сделать тогда наилучшего.
Скосив на нее черные глаза, Кострома
рассказывает про охотника Калинина, седенького старичка с хитрыми глазами, человека дурной славы, знакомого всей слободе. Он недавно помер, но его не зарыли
в песке кладбища, а поставили гроб поверх земли,
в стороне от других могил. Гроб — черный, на высоких ножках, крышка его расписана белой
краской, — изображены крест, копье, трость и две кости.
Рудин начал
рассказывать.
Рассказывал он не совсем удачно.
В описаниях его недоставало
красок. Он не умел смешить. Впрочем, Рудин от рассказов своих заграничных похождений скоро перешел к общим рассуждениям о значении просвещения и науки, об университетах и жизни университетской вообще. Широкими и смелыми чертами набросал он громадную картину. Все слушали его с глубоким вниманием. Он говорил мастерски, увлекательно, не совсем ясно… но самая эта неясность придавала особенную прелесть его речам.
За окном шуршит и плещет дождь, смывая поблекшие
краски лета, слышен крик Алексея, рёв медвежонка, недавно прикованного на цепь
в углу двора, бабы-трепальщицы дробно околачивают лён. Шумно входит Алексей; мокрый, грязный,
в шапке, сдвинутой на затылок, он всё-таки напоминает весенний день; посмеиваясь, он
рассказывает, что Тихон Вялов отсёк себе палец топором.
Она
в разговоре с ним осуждала одну из своих подруг, тайком вышедшую замуж за графа без ведома родителей последнего, и с
краской негодования
рассказывала о тех унижениях, которые пришлось вытерпеть несчастной, прежде нежели родные «из милости» допустили ее к себе и с виду простили сына и его молодую жену.
Она
рассказала князю Андрею Павловичу роман своей юности, не называя имени его героя. Она объяснила ему, что встретилась с ним снова
в Петербурге,
в гостиной ее кузины, графини Переметьевой, и
в мрачных
красках, сгущенных озлоблением даже такого доброго сердца, как сердце княгини Зинаиды, обрисовала дальнейшее поведение относительно ее этой светской змеи, окончившееся убийством не «героя ее юношеского романа», а его товарища, приехавшего по его поручению и ни
в чем не повинного.