Неточные совпадения
Вот она заговорила, но
в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова
разрывался, люди, отлетая
в сторону, шлепались на пол с мягким звуком, точно подушки, и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и парами, но все падали один за другим или, протянув
руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили
в сторону и там тоже бессильно валились с ног, точно подрубленные.
Лютов подпрыгивал, размахивал
руками, весь
разрываясь, но говорил все тише, иногда — почти шепотом.
В нем явилось что-то жуткое, пьяное и действительно страстное, насквозь чувственное. Заметно было, что Туробоеву тяжело слушать его шепот и тихий вой, смотреть
в это возбужденное, красное лицо с вывихнутыми глазами.
Круг все чаще
разрывался, люди падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой массы, отрывались, отползали
в сторону,
в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая горстями взволнованную воду
в чане, брызгали ею
в лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее на
руки, вынес из круга и погрузил
в темноту, точно
в воду.
Кольцо
разрывалось, находившийся
в центре его подавал кому-нибудь
руку, остальные старались поскорее найти себе пару. Для игры нужно было нечетное число участников, и, значит, кто-нибудь оставался. Оставшийся давал «фант» и становился
в середину.
— Знаю, знаю, Дунюшка… Не
разорваться тебе
в сам-то деле!.. Руки-то твои золотые жалею… Ну, собирай Илюшку, я его сейчас же и увезу с собой на Самосадку.
Я упал на одно колено, простирая
руки, закрываясь, чтобы не видеть ее, потом повернулся и, ковыляя, побежал к дому, как к месту спасения, ничего не желая, кроме того, чтобы у меня не
разрывалось сердце, чтобы я скорее вбежал
в теплые комнаты, увидел живую Анну… и морфию…
Лежал он, сударь, передо мной, кончался. Я сидел на окне, работу
в руках держал. Старушоночка печку топила. Все молчим. У меня, сударь, сердце по нем, забулдыге,
разрывается; точно это я сына родного хороню. Знаю, что Емеля теперь на меня смотрит, еще с утра видел, что крепится человек, сказать что-то хочет, да, как видно, не смеет. Наконец взглянул на него; вижу: тоска такая
в глазах у бедняги, с меня глаз не сводит; а увидал, что я гляжу на него, тотчас потупился.
— Да уж что это за жизнь! Помилуйте! Ни хозяев, никого и ничего нет, не знаешь, кого тебе слушаться. Один кричит — сапоги ему чисти, а другой — мыться дай, третьему
в лавочку аль на почту беги, четвертому поясницу растирай, пятому пол подмети, и все
в одно время, и всякий кричит, требует, обижается, что не исполняешь, а где ж тут? У меня не десять
рук, не
разорваться…
Грудь его
разрывалась от досады, когда он помышлял, что властолюбие Бирона, шагая по трупам своих жертв, заносило уже ногу на высшую ступень
в России. Герцог имел свой двор, свою гвардию; иные, будто ошибкой, титуловали его высочеством, и он не сердился за эту ошибку; считали даже милостью допуск к его
руке; императрица, хотя выезжала и занималась делами, приметно гасла день ото дня, и любимец ее очищал уже себе место правителя.
В жизни моей я испытал много тяжелого, видел своими глазами смерть горячо любимого отца, не раз думал, несмотря на свою молодость, что сердце может не выдержать и
разорвется от печали и горя, но такой тоски я даже не мог представить себе до этой ночи, до первого прикосновения к моему лбу этой холодной и тяжелой
руки.