Неточные совпадения
— Да моя теория та: война,
с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное
дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою
ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно.
С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных
делах, в особенности в
деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
— Но, государи мои, — продолжал он, выпустив, вместе
с глубоким вздохом, густую струю табачного дыму, — я не смею взять на себя столь великую
ответственность, когда
дело идет о безопасности вверенных мне провинций ее императорским величеством, всемилостивейшей моею государыней. Итак, я соглашаюсь
с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде окажется возможным) вылазками — отражать.
— Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же
днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку
с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича со слезами: «Боже мой, он мне должен!» Но это повело только к тому, что ее от должника
с его дамою отвлекли, а привлекли к
ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.
Англичанин этот, про которого я упомянул, ищет впечатлений и приключений. Он каждый
день с утра отправляется,
с заряженным револьвером в кармане, то в лагерь, то в осажденный город, посмотреть, что там делается, нужды нет, что китайское начальство устранило от себя
ответственность за все неприятное, что может случиться со всяким европейцем, который без особенных позволений и предосторожностей отправится на место военных действий.
Очевидно, что губернатору велено удержать нас, и он ждал высших лиц, чтобы сложить
с себя
ответственность во всем, что бы мы ни предприняли. Впрочем, положительно сказать ничего нельзя: может быть, полномочные и действительно тут — как добраться до истины? все средства к обману на их стороне. Они могут сказать нам, что один какой-нибудь полномочный заболел в дороге и что трое не могут начать
дела без него и т. п., — поверить их невозможно.
— Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое
дело, называемое государственной службой, при котором можно обращаться
с людьми, как
с вещами, без человеческого, братского отношения к ним, а во-вторых, чтобы люди этой самой государственной службой были связаны так, чтобы
ответственность за последствия их поступков
с людьми не падала ни на кого отдельно.
Красноречиво и горячо Ляховский развил мысль о ничтожности человеческого существования, коснулся слегка загробной жизни и грядущей
ответственности за все свои
дела и помышления и
с той же легкостью перешел к настоящему, то есть к процессу, которым грозил теперь опеке Веревкин.
Возвращаться назад, не доведя
дело до конца, было до слез обидно.
С другой стороны, идти в зимний поход, не снарядившись как следует, — безрассудно. Будь я один
с Дерсу, я не задумался бы и пошел вперед, но со мной были люди, моральная
ответственность за которых лежала на мне. Под утро я немного уснул.
Лично для меня это было превосходно, в его подписи я находил некоторую гарантию потому, что он
делил ответственность, потому еще, что он часто,
с особенным выражением, говорил о своей высокой честности и робеспьеровской неподкупности.
Здесь вдова-камергерша Мерева, ее внучка, которой Помада когда-то читал чистописание и которая нынче уже выходит замуж за генерала; внук камергерши, в гусарском мундире,
с золотушным шрамом, выходящим на щеку из-под левой челюсти; Алексей Павлович Зарницын в вицмундире и
с крестом за введение мирового положения о крестьянах, и, наконец, брат Евгении Петровны, Ипполит Петрович Гловацкий, которого некогда
с такими усилиями старались отратовать от тяжелой
ответственности, грозившей ему по университетскому
делу.
— Да, — продолжал Абреев, — но я вынужден был это сделать: он до того в
делах моих зафантазировался, что я сам мог из-за него подпасть серьезной
ответственности, а потому я позвал его к себе и говорю: «Николай Васильич, мы на стольких пунктах расходимся в наших убеждениях, что я решительно нахожу невозможным продолжать нашу совместную службу!» — «И я, говорит, тоже!» — «Но, — я говорю, — так как я сдвинул вас из Петербурга,
с вашего пепелища, где бы вы, вероятно, в это время нашли более приличное вашим способностям занятие, а потому позвольте вам окупить ваш обратный путь в Петербург и предложить вам получать лично от меня то содержание, которое получали вы на службе, до тех пор, пока вы не найдете себе нового места!» Он поблагодарил меня за это, взял жалованье за два года даже вперед и уехал…
Бремя
ответственности, которое Непомнящим переносится до такой степени легко, что он даже забыл о нем, — составляет для Ахбедного ежедневную злобу
дня; трепеты, которые Непомнящий испытал только в начале своей деятельности, становятся для Ахбедного
с каждым
днем более и более обязательными.
Недаром же так давно идут толки о децентрализации, смешиваемой
с сатрапством, и о расширении власти, смешиваемом
с разнузданностью. Плоды этих толков, до сих пор, впрочем, остававшихся под спудом, уже достаточно выяснились. «Эти толки недаром! в них-то и скрывается настоящая интимная мысль!» — рассуждает провинция и, не откладывая
дела в долгий ящик, начинает приводить в исполнение не закон и даже не циркуляр, а простые газетные толки, не предвидя впереди никакой
ответственности…
Но, так как из слов его видно, что у него обобран весь скот и, наконец, в
деле есть просьбы крестьян на стеснительные и разорительные действия наследников, то обстоятельство это подлежит особому исследованию — и виновных подвергнуть строжайшей
ответственности, потому что усилие их представить недальнего человека за сумасшедшего,
с тем чтоб засадить его в дом умалишенных и самим между тем расхищать и разорять его достояние, по-моему, поступок, совершенно равносильный воровству, посягательству на жизнь и даже грабежу.
Он был человек отлично образованный, славно знал по-латыни, был хороший ботаник; в
деле воспитания мечтатель
с юношескою добросовестностью видел исполнение долга, страшную
ответственность; он изучил всевозможные трактаты о воспитании и педагогии от «Эмиля» и Песталоцци до Базедова и Николаи; одного он не вычитал в этих книгах — что важнейшее
дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой эпохи, так, как для каждой страны, еще более для каждого сословия, а может быть, и для каждой семьи, должно быть свое воспитание.
И он не делал предложения, все откладывал, к великой досаде директорши и всех наших дам; все взвешивал предстоящие обязанности и
ответственность и между тем почти каждый
день гулял
с Варенькой, быть может, думал, что это так нужно в его положении, и приходил ко мне, чтобы поговорить о семейной жизни.
Измайлов был человек очень тихих свойств; опасаясь строгости устава, он бывал иногда слишком робок; но я нашел средство совершенно его успокоить: всякое сомнительное место цензуруемой им рукописи он вносил на рассмотрение в общее присутствие комитета, а мы
с С. Н. Глинкой, по большинству голосов, пропускали его;
дело записывалось в журнал, и Измайлов, как цензор, уже не подвергался
ответственности.
Такого рода
ответственность, соединенная
с чувством правильно настроенного, здорового самолюбия, была самым лучшим двигателем всего хода
дел на фабрике.
Прошло еще
дня два, и
дело было обсуждено арестантами
с полною обстоятельностью. На первый взгляд казалось, что концы спрятаны, виновных открыть невозможно и закованным представителям артели грозила лишь легкая дисциплинарная
ответственность. На все вопросы у них был прямой и резонный ответ: «Спали!»
Конечно, и у него тоже, вероятно, свои хлопоты, потому что и ему тоже надо было устроиться; но Марья Матвеевна была на этот счет эгоистка, она не имела снисхождения к чужой необходимости и взялась поправлять
дело с подвержения виновной строгой и беззаконной
ответственности.
Меня несколько лет ни в продолжение следствий, ни в продолжение суда не спросили ни единым словом, что мне известно по этому
делу, между тем губернский суд приговорил меня, наравне
с членами банка, к уплате похищенных денег, отстранив по ним от всякой
ответственности своего главного начальника и главного виновника всех беспорядков в банке — Анонима.
— Я знала, что встречу в вас сочувствие моему плану.
С вашей стороны было бы невеликодушно воспользоваться данным словом девушки, ничего и никого не видавшей, и, таким образом, взять на себя тяжелую
ответственность в случае, если она после венца сознает свою уже непоправимую ошибку… Я много думала об этом за эти
дни и рада, что не ошиблась в вас.
Оживленно выходили все. Настроение было другое, чем тогда, зимою, когда замыслили молодежный конвейер. И не играя, не
с удалым задором, как весною, брался теперь комсомол за боевую работу, а
с сознанием большой
ответственности и серьезности
дела.
— Я думаю не так, — сказала молодая умная женщина, воспитанная в свободной стране. — Я рада этому твоему сну, я думаю так же, как и ты, что
ответственность, лежащая на тебе, ужасна. Я часто мучалась этим. И мне кажется, что средство снять
с себя хотя не всю, но ту, которая непосильна тебе,
ответственность есть очень легкое. Надо передать большую часть власти, которую ты не в силах прилагать, народу, его представителям, и оставить себе только ту высшую власть, которая дает общее направление
делам.
«Неужели это я, та девочка-ребенок (все так говорили обо мне) — думала Наташа, — неужели я теперь
с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим? Неужели это правда? Неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне
ответственность за всякое мое
дело и слово? Да, что́ он спросил у меня?»