Неточные совпадения
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким смехом, каким заливается только свежий, здоровый человек, у которого все до последнего выказываются
белые, как сахар, зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя дверями, в третьей комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его
разобрало!»
Райский смотрел, как стоял директор, как говорил, какие злые и холодные у него были глаза,
разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг
побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным на казнь.
«Нужно работать и работать», — думал Привалов,
разбирая свои бумаги; даже эти мертвые
белые листы казались ему совсем другими, точно он их видел в первый раз.
Но в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже
разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на
белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.
Портвейн 211-й и 113-й… Коньяк 184… Коньяк «финь-шампань» 195… Ярлык и розовый, и черный, и
белый… Точно скопировано у Депре… Ну, кто будет вглядываться, что Ц. Депре, а не К. Депре, кто
разберет, что у К. Депре орел на ярлыке, а у Ц. Депре ворона без короны, сразу и не разглядишь…
— Вот, Оксинька, какие дела на
белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по плечу. — А ежели
разобрать, так ты поумнее других протчих народов себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и не подумает… Верно!.. Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы на себе рвет. Ну, да ему все равно не пошла бы впрок и твоя жилка. Все по кабакам бы растащил…
Работа эта, видно, его очень занимала. Сидя в одном
белье на полу, он тщательнейшим образом
разобрал вещи, пересмотрел их, и когда уложил снова, то на дворе было уже светло.
Вообще пили очень много, как и всегда, впрочем, пили в полку: в гостях друг у друга, в собрании, на торжественных обедах и пикниках. Говорили уже все сразу, и отдельных голосов нельзя было
разобрать. Шурочка, выпившая много
белого вина, вся раскрасневшаяся, с глазами, которые от расширенных зрачков стали совсем черными, с влажными красными губами, вдруг близко склонилась к Ромашову.
Пью ее угощенье, а сам через стакан ей в лицо смотрю и никак не
разберу: смугла она или
бела она, а меж тем вижу, как у нее под тонкою кожею, точно в сливе на солнце, краска рдеет и на нежном виске жилка бьет…
Я узнал при сем случае, что Авдотья Гордевна
бела как сахар, вдова тридцати лет и любит наливочку, а когда выпьет, то становится так добра, что хоть всю ее
разбери тогда, она слова не скажет.
Акимыч. Чемоданов да сундуков больно с ними много. Давеча как принялась Дуняша
разбирать, так, боже ты милостивый, целую комнату завесила, каких таких платьев нет! И с кружевами, и с цветами, и с живыми птицами райскими. Одних шляпок, никак, дюжина. Как есть целый магазин. Опять же этого
белья сквозного, с дырочками да с решеточками, конца нет. Одна штука с широкими рукавами, другая совсем без рукавов, и не придумаешь, на чем она держится.
— Народу настоящего нет. Мелкий народ, гадёнок. Глаза
белые, лопочут по-своему, не
разберешь. Ни ему приказанье отдать, ни от него резонт выслушать… право!
Поднял парус, — а ветер уже и в то время был очень свежий, — и только его и видели! Со скоростью хорошего призового рысака вынеслась лодка из бухты, помаячила минут пять своим
белым парусом в морской синеве, и сейчас же нельзя было
разобрать, что там вдали
белеет: парус или
белые барашки, скакавшие с волны на волну?
Но вот с той стороны, из господской усадьбы, приехали на двух подводах приказчики и работники и привезли с собою пожарную машину. Приехал верхом студент в
белом кителе нараспашку, очень молодой. Застучали топорами, подставили к горевшему срубу лестницу и полезли по ней сразу пять человек, и впереди всех студент, который был красен и кричал резким, охрипшим голосом и таким тоном, как будто тушение пожаров было для него привычным делом.
Разбирали избу по бревнам; растащили хлев, плетень и ближайший стог.
— Когда я спросил его о том же в свою очередь, Загоскин шепнул мне на ухо: «так сконфузился, мой друг, что не мог
разобрать своей руки: уж это я выдумал, что будто положил в карман
белую бумагу; только молчи, никому не сказывай».
Не
разобрав, в чем дело, я проворно вскочил и сел на лавке. Перед образником горела тоненькая восковая свеча, и отец Прохор в одном
белье стоял на коленях и молился. Страшный удар грома, с грохотом раскатившийся над озером и загудевший по лесу, объяснил причину тревоги. Муха, значит, недаром лезла в рожу отцу Прохору.
И когда Сердюков очнулся, то ему показалось, что он не спал, а только думал упорно и беспорядочно об этих вещах. На дворе уже начиналось утро. В тумане по-прежнему нельзя было ничего
разобрать, но он был уже
белого, молочного цвета и медленно колебался, как тяжелая, готовая подняться занавесь.
— Бери! — строго сказал Тугай и запихнул сам Ионе в карман бушлата
белые бумажки. Иона всхлипнул. — Только смотри тут не меняй, а то пристанут — откуда. Ну-с, а теперь самое главное. Позволь уж, Иона Васильевич, перебыть до поезда во дворце. В два ночи уеду в Москву. Я в кабинете
разберу кое-какие бумаги.
Привезла она испанский костюм: туника обшита черным кружевом по
белому атласу; корсаж с баской ярко-оранжевого цвета. Я все
разобрала до малейших подробностей: кастаньеты, трико, юбки, какой-то еще розовый корсаж, который надевается под лиф.