Неточные совпадения
Это было не очень приятно: он не стремился посмотреть, как
работает законодательный орган Франции, не любил больших собраний, не хотелось идти еще и потому, что он уже убедился, что очень плохо знает
язык французов.
Анисья стала еще живее прежнего, потому что работы стало больше: все она движется, суетится, бегает,
работает, все по слову хозяйки. Глаза у ней даже ярче, и нос, этот говорящий нос, так и выставляется прежде всей ее особы, так и рдеет заботой, мыслями, намерениями, так и говорит, хотя
язык и молчит.
Бабы-мочеганки действительно заговорили о своем хлебе раньше мужиков, и бабьи
языки работали с особенным усердием.
Я с завистью смотрел на них и втихомолку
работал над французским
языком, над наукой кланяться, не глядя на того, кому кланяешься, над разговором, танцеваньем, над вырабатываньем в себе ко всему равнодушия и скуки, над ногтями, на которых я резал себе мясо ножницами, — и все-таки чувствовал, что мне еще много оставалось труда для достижения цели.
Наша правдивая история близится к концу. Через некоторое время, когда Матвей несколько узнал
язык, он перешел
работать на ферму к дюжему немцу, который, сам страшный силач, ценил и в Матвее его силу. Здесь Матвей ознакомился с машинами, и уже на следующую весну Нилов, перед своим отъездом, пристроил его в еврейской колонии инструктором. Сам Нилов уехал, обещав написать Матвею после приезда.
На другое утро по всей его деревне ни одной коровенки не осталось! — заключил пильщик, разглаживая бородку, которая во все время разговора
работала вместе с
языком.
— Да, брат,
поработали мы сегодня порядком! — говорил кто-то за перегородкой на чистом польском
языке. — Hex его вшисцы дьябли везмо!.. [Ну его к дьяволу!.. (польск.)] Как он возился с нами — насилу угомонили!
Войдешь в него, когда он росой окроплен и весь горит на солнце… как риза, как парчовый, — даже сердце замирает, до того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, — ни у кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня есть книги о садоводстве, немецкому
языку учусь. Вот и
работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего не говорим, а знаем, что думаем. Я — пою что-нибудь. Перестану, Вася, кричит: «Пой!» И вижу где-нибудь далеко — лицо ее доброе, ласковое…
Князь говорил мне, что и он тоже будет
работать и что,
заработав денег, мы поедем морем до Батума. В Батуме у него много знакомых, и он сразу найдёт мне место дворника или сторожа. Он хлопал меня по плечу и покровительственно говорил, сладко прищёлкивая
языком...
У Бенни была большая квартира; у него был или бывал иногда кое-какой кредит; он один, с его начитанностию и с знанием нескольких европейских
языков, мог
заработать втрое более, чем пять человек, не приготовленных к литературной работе.
Тетерев. Не хочу захотеть, ибо — противно мне. Мне благороднее пьянствовать и погибать, чем жить и
работать на тебя и подобных тебе. Можешь ли ты, мещанин, представить себе меня трезвым, прилично одетым и говорящим с тобою рабьим
языком слуги твоего? Нет, не можешь… (Поля входит и при виде Тетерева пятится назад. Он, заметив ее, широко улыбается и, кивая головой, говорит, протягивая ей руку.) Здравствуйте и не бойтесь… Я ничего не скажу вам больше… ибо всё знаю!
Например, чтобы получить под сорок лет кафедру, быть обыкновенным профессором, излагать вялым, скучным, тяжелым
языком обыкновенные и притом чужие мысли, — одним словом, для того, чтобы достигнуть положения посредственного ученого, ему, Коврину, нужно было учиться пятнадцать лет,
работать дни и ночи, перенести тяжелую психическую болезнь, пережить неудачный брак и проделать много всяких глупостей и несправедливостей, о которых приятно было бы не помнить.
Своим
языком — он был адвокатом — он
зарабатывал тысяч тридцать в год, и ни разу он не удивился и не задумался над этим обстоятельством.
Они беспокоились, что я, образованный человек, знающий
языки, вместо того чтобы заниматься наукой или литературным трудом, живу в деревне, верчусь как белка в колесе, много
работаю, но всегда без гроша.
По приказу Патапа Максимыча зачали у него брагу варить и сыченые квасы из разных солодов ставить. Вари большие: ведер по́ сороку. Слух, что Чапурин на Аксинью-полухлебницу работному народу задумал столы рядить, тотчас разнесся по окольным деревням. Все деревенские, особенно бабы, не мало раздумывали, не мало
языком работали, стараясь разгадать, каких ради причин Патап Максимыч не в урочное время хочет народ кормить.
Они долго обсуждали, чем заняться Александре Михайловне. Выбор был небогатый, — Александра Михайловна толком ничего не умела делать; на
языке ее несколько раз вертелся упрек, что вот теперь бы и пригодилось, если бы Андрей Иванович вовремя позволил ей учиться; но высказать упрек она не осмелилась. Решили, что Александра Михайловна поступит пачечницей на ту же фабрику, где
работала Елизавета Алексеевна.
Поживите вы во Франции,
поработайте там, войдите в интересы лучшей доли французского общества, и, вернувшись в Петербург или Москву, вы будете поражены тем, как далеки все употребляющие у нас французский
язык от всего, что вам дорого в гении и свойствах французского народа.
— Тридцать… тридцать один. Взять бы, знаете, хорошую плетку, выйти да и показать им Биконсфильда. Ишь ведь как
языками брешут! Брехать легче, чем
работать. Стало быть, вы даму треф сбросили, а я-то и не сообразил.
Исполнители казни
работали живо, прибавлял мой избавитель: им все равно было, чья голова или чей
язык летели под их рукою, лишь бы счет головам и
языкам был верен.
— Юрка, друг! Нам с тобой на гражданских фронтах нужно бы сражаться, вот там мы с тобой показали бы, что за штука такая ленинский комсомол. Тогда винтовкой комсомол
работал, а не
языком трепал. Вот скажи мне сейчас Ленин али там какой другой наш вождь: «Товарищ Спиридон Кочерыгин! Видишь — сто белогвардейцев с пулеметами? Пойдешь на них один?» Пошел бы! И всю бы эту нечисть расколошматил. И получил бы боевой орден Красного Знамени. Мы с тобой, Юра, категорические герои!
— Да ты мне не жена что ли… — упавшим голосом произнес Вадим Григорьевич. — Вечно я слышу только от тебя один попрек — заплачено… Целый день высунув
язык бегаю, как бы дельце какое оборудовать, денег
заработать… все ведь, чай, для тебя, да для детей.
Злые
языки заработали, но не надолго.
Все
работали усердно, кто шапкой, кто чем попало, раздувая огонь, и скоро пламя широкими
языками начало выбивать из окон.
— Ты месяц
поработал, да опять к себе на машину уйдешь! Норму накрутишь, а сам выполнять ее не будешь. Не видали мы, как ты, высуня
язык, с колодками бегал от конвейера к конвейеру?
Все
работали усердно, кто шапкой, кто чем попало, раздувая огонь, и скоро пламя широкими
языками начало выбиваться из окон.
Она говорила только потому, что ей физически надо было
поработать легкими и
языком.