Неточные совпадения
«У моего миленького так много занятий, и все для меня, для меня он
работает, мой миленький». Вот и ответ,
с радостью думает Вера Павловна.
На другой день
с девяти часов утра полицмейстер был уже налицо в моей квартире и торопил меня. Пермский жандарм, гораздо более ручной, чем Крутицкий, не скрывая
радости, которую ему доставляла надежда, что он будет 350 верст пьян,
работал около коляски. Все было готово; я нечаянно взглянул на улицу — идет мимо Цеханович, я бросился к окну.
«Он, правда, был пьян, — заметил при этом Птицын, — но сто тысяч, как это ни трудно, ему, кажется, достанут, только не знаю, сегодня ли, и все ли; а
работают многие: Киндер, Трепалов, Бискуп; проценты дает какие угодно, конечно, всё спьяну и
с первой
радости…» — заключил Птицын.
— Да
с какою еще
радостью! Только и спросила:"Ситцевые платья будете дарить?"
С превеликим, говорит, моим удовольствием!"Ну, хорошо, а то папаша меня все в затрапезе водит — перед товарками стыдно!" — Ах, да и горевое же, сударь, ихнее житье! Отец — старик,
работать не может, да и зашибается; матери нет. Одна она и
заработает что-нибудь. Да вот мы за квартиру три рубля в месяц отдадим — как тут разживешься!
с хлеба на квас — только и всего.
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом был тесно набит людьми, и каждый день
с утра до вечера они возились в нём, точно раки в корзине.
Работали здесь больше, чем в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо — порою казалось, что люди хотят скорее кончить всю работу, — они ждут праздника, желают встретить его свободными, чисто вымытые, мирно, со спокойной
радостью. Сердце мальчика замирало, в нём тихо бился вопрос...
В эти тёмные обидные ночи рабочий народ ходил по улицам
с песнями,
с детской
радостью в глазах, — люди впервые ясно видели свою силу и сами изумлялись значению её, они поняли свою власть над жизнью и благодушно ликовали, рассматривая ослепшие дома, неподвижные, мёртвые машины, растерявшуюся полицию, закрытые пасти магазинов и трактиров, испуганные лица, покорные фигуры тех людей, которые, не умея
работать, научились много есть и потому считали себя лучшими людьми в городе.
— Да ты где, каналья, шары-то [Шары — глаза. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] налил?.. а?!
С какой
радости… а?! Люди
работают, надрываются, а он…
Воображение стало
работать быстро. Ей тоже понадобился фиктивный брак…
С какой
радостью стою я
с ней перед аналоем… Теперь это она идет об руку со мною… Это у нас
с ней была какая-то бурная сцена три дня назад на пристани. Теперь я овладел собой. Я говорю ей, что более она не услышит от меня ни одного слова, не увидит ни одного взгляда, который выдаст мои чувства. Я заставлю замолчать мое сердце, хотя бы оно разорвалось от боли… Она прижмется ко мне вот так… Она ценит мое великодушие… Голос ее дрожит и…
— Что поработать-то! Я
с моей
радостью великою.
Работали играя,
с веселым увлечением детей,
с той пьяной
радостью делать, слаще которой только объятие женщины.
Лиза. Нет, нет. Я вас знаю. Вы думаете, что я
с радостью работаю, что мне это весело; вы думаете, что я святая. Ах, бабушка!
— Молви отцу, — говорил он, давая деньги, — коли нужно ему на обзаведенье, шел бы ко мне — сотню другу-третью
с радостью дам. Разживетесь, отдадите, аль по времени ты
заработаешь. Ну, а когда же
работать начнешь у меня?
Меня не пугает нужда, не пугает труд; я
с радостью пойду на жертву; я
работаю упорно, не глядя по сторонам и живя душою только в этом труде.
Сел писать новый, только что задуманный рассказец — „Загадка“. Писал его
с медленною
радостью, наслаждаясь, как уверенно-спокойно
работала голова. Послал во „Всемирную иллюстрацию“. Напечатали в ближайшем номере. И гонорар прислали за оба рассказа. Вот уж как! Деньги платят. Значит, совсем уже, можно сказать, писатель.
Папа очень сочувственно относился к моему намерению.
С радостью говорил, как мне будет полезна для занятий химией домашняя его лаборатория, как я смогу
работать на каникулах под его руководством в Туле, сколько он мне сможет доставлять больных для наблюдения. Он надеялся, что я пойду по научной дороге, стану профессором. К писательским моим попыткам он был глубоко равнодушен и смотрел на них как на занятие пустяковое.
— Ведь это просто возмутительно!.. — либеральничала она. — Ну, да это уж пускай бы. Раз такой закон, то ничего не поделаешь. А почему о нас
с Новицкой Султанов написал лучшие реляции, чем о других сестрах? Ведь все мы
работали совсем одинаково. Я положительно не могу выносить таких несправедливостей!.. — И сейчас же, охваченная своею
радостью, прибавляла: — Теперь обязательно нужно будет еще устроить, чтоб получить медаль на георгиевской ленте, иначе не стоило сюда и ехать.
— Господи! — шепчу я. — Отче Николае Чудотворче, умоли за меня, грешницу, Творца нашего, да поможет Он мне! Не для
радостей, не для удовольствия пришла я на сцену, а чтобы мальчика, ребенка моего, поднять на ноги,
работать наравне
с мужем и на свой труд воспитывать сына и, если еще возможно, создать себе хотя маленькое имя на поприще искусства, которое я обожаю… Ты видишь все. Сделай же, чтобы люди поняли и оценили меня…
В Москве и в деревнях кругом необыкновенная тревога. Недельщики, боярские дети ездят
с утра до ночи и выбивают народ. Русский мужичок всею
радостью рад глазеть по целым дням хоть и на то, чего не понимает, лишь бы не
работать, а тут еще и палкой выгоняют в город на целые сутки праздности. Валят тысячи со всех концов, и все они налягут на сердце Москвы: душно будет ей, родимой! Из этого-то народа хотят выставить декорацию московской силы.
— Я напротив этого не спорю. А все эксплоатация еще больше прежнего. Тогда попы говорили: «
Работай, надрывайся, тебе за это будет царствие небесное!» Ну, а в царствие-то это мало кто уж верил. А сейчас ораторы говорят: «
Работай, надрывайся, будет тебе за это социализм». А что мне
с твоего социализму? Я надорвусь, — много мне будет
радости, что внуки мои его дождутся?
Так два дня мы
с ним
работали. К сожалению, вчера был дождь и поневоле приходилось сокращать сборы; но чувство то же и
радость та же, и еще ярче светил человек среди осенней грязи и ненастья.
Он вспоминал милых, родных людей,
с которыми он жил всю жизнь и
работал в дивном единении
радости и горя, — и они казались чужими, и жизнь их непонятной, и работа их бессмысленной.