Неточные совпадения
— Расстригут меня — пойду
работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента.
Семь лет недоумеваю: почему стекло не употребляется в музыке? Прислушивались вы зимой, в метельные ночи, когда не спится, как стекла в окнах поют? Я, может быть, тысячу ночей слушал это пение и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно из стекла делать, тогда и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
Парнишка из богатой купеческой
семьи, очень скромный, неглупый, отличный музыкант, сестру его я тоже знал, — милейшая девица, строгого нрава, училась
на курсах Герье, серьезно
работала по истории ренессанса во Франции.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня
на день. Чем больше было нужд, тем больше
работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали в
семью вырученные деньги.
Летом с пяти, а зимой с
семи часов вся квартира
на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая
на руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные, бегут
на толкучку,
на промысел. Это съемщики квартир, которые сами
работают с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими бегут
на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
Мастеровые в будние дни начинали работы в шесть-семь часов утра и кончали в десять вечера. В мастерской портного Воздвиженского
работало пятьдесят человек. Женатые жили
семьями в квартирах
на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали в мастерских, спали
на верстаках и
на полу, без всяких постелей: подушка — полено в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от
семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы
работать ему, да, может, работой
на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а
на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Это большинство делится
на две категории: одни съедают пай у себя
на квартирах со своими
семьями или половинщиками, другие, командированные
на работы далеко за пределы тюрьмы, съедают его там, где
работают.
Семья Тита славилась как хорошие, исправные работники. Сам старик
работал всю жизнь в куренях, куда уводил с собой двух сыновей. Куренная работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие
семьи держались именно за нее, потому что она представляла больше свободы, — в курене не скоро достанешь, да и как уследишь за самою работой?
На дворе у Тита всегда стояли угольные коробья, дровни и тому подобная углепоставщицкая снасть.
— А ты никогда не мой себе представить… ну, представь сейчас хоть
на секунду… что твоя
семья вдруг обеднела, разорилась… Тебе пришлось бы
зарабатывать хлеб перепиской или там, скажем, столярным или кузнечным делом, а твоя сестра свихнулась бы, как и все мы… да, да, твоя, твоя родная сестра… соблазнил бы ее какой-нибудь болван, и пошла бы она гулять… по рукам… что бы ты сказал тогда?
— Не плачь! — говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается. — Подумай, какою жизнью мы живем? Тебе сорок лет, — а разве ты жила? Отец тебя бил, — я теперь понимаю, что он
на твоих боках вымещал свое горе, — горе своей жизни; оно давило его, а он не понимал — откуда оно? Он
работал тридцать лет, начал
работать, когда вся фабрика помещалась в двух корпусах, а теперь их —
семь!
Встречаю как-то
на улице знакомого татарина, который рассказывает мне, что чайная фирма В. выписала из голодающих деревень Заволжья большую партию татар, которые за грошовое жалованье, ютясь с
семьями в грязи и тесноте,
работают по завертке чая.
Крепкий, белый парень, кудрявый, с ястребиным носом и серыми, умными глазами
на круглом лице, Фома был не похож
на мужика, — если бы его хорошо одеть, он сошел бы за купеческого сына из хорошей
семьи. Это был человек сумрачный, говорил мало, деловито. Грамотный, он вел счета подрядчика, составлял сметы, умел заставить товарищей
работать успешно, но сам
работал неохотно.
Старик шибко крепковат был
на деньги, завязывал их, как говорится, в
семь узлов; недаром, как видели мы в свое время, откладывал он день ото дня, девять лет кряду, постройку новой избы, несмотря
на просьбы жены и собственное убеждение, что старая изба того и смотри повалится всем
на голову; недаром считал он каждый грош, клал двойчатки в кошель, соблюдал строжайший порядок в доме, не любил бражничества и
на семидесятом году неутомимо
работал от зари до зари, чтобы только не нанимать лишнего батрака.
Вышел я — себя не помню. Пошел наверх в зал, прямо сказать — водки выпить. Вхожу — народу еще немного, а машина что-то такое грустное играет… Вижу, за столиком сидит Губонин, младший брат. Завтракают… А у Петра Ионыча я когда-то
работал,
на дому проверял бухгалтерию, и вся
семья меня знала, чаем поили, обедом кормили, когда я долго засижусь. Я поклонился.
Главную массу приисковых рабочих составляли горнозаводские мастеровые и жители лесных деревень гористой части Верхотурского уезда, где почва камениста и неродима; для них было во всех отношениях прямым расчетом
работать на приисках
семьями.
— Рубль и
семь гривен… Теперь дай мне рубль или
семь гривен, а остальные я подожду
на тебе до поры, пока ты не украдешь или не
заработаешь больше того, что ты теперь имеешь.
Анна Устиновна. Что это, право, Лиза нейдет! Сердце у меня не
на месте. Девушка беззащитная, кроткая, вся в отца — долго ль ее обидеть? Народ бессовестный, видят, что девушка плохо одета, ну и пристают. А не знают того, что эта девушка, как только
на ноги поднялась, так
семью кормить стала, с утра до ночи
работает, отдыху не знает, что мы
на нее чуть не молимся. Захворай она, так мы наголодаемся.
Здешняя земля дает немного, и, чтобы сельское хозяйство было не в убыток, нужно пользоваться трудом крепостных или наемных батраков, что почти одно и то же, или же вести свое хозяйство
на крестьянский лад, то есть
работать в поле самому, со своей
семьей.
Маргаритов. Чужим горем живет он, чужими слезами. Мать, брат в поте лица
работают, а он пропивает их выстраданные копейки. Да какие деньги у бедной
семьи? Разве их
на разврат хватит? Нет ли еще где бедных тружеников попроще? И тех обобрать, пусть они плачут да горе мычут. Что ему за дело до чужих слез! Ему веселье нужно. Дитя мое, поди ко мне, уйдем от них!
— Ну, положим теперь, что
заработают они семьсот рублев
на серебро, — продолжал Патап Максимыч. — Скинь двадцать пять процентов, пятьсот двадцать пять рублей остается, по восьмидесяти по
семи с полтиной
на брата… Не великие деньги, Марко Данилыч. И подати заплати, и
семью прокорми, и оденься, и обуйся, да ведь и снасти-то, поди, ихние…
«Не перестарки, — думал он, — пусть год, другой за родительский хлеб
на свою
семью работа́ют.
До вечера было сделано множество вещей: в риге было настлано двадцать
семь постелей из сухой костры, и
на них уложили соответственное число людей, освободив от производимого ими смрада тесные избы, в которых местились их семейства. При этой «эвакуации» насилий не было, но имели свое место энергия и настойчивость обеих женщин, которые сами при этом
работали до изнеможения и не пришли обедать до темного вечера.
В Тульской губернии у близких моих родственников было небольшое имение. Молодежь этой
семьи деятельно
работала в революции, сыновья и дочери то и дело либо сидели в тюрьмах, либо пребывали в ссылке, либо скрывались за границей, либо высылались в родное гнездо под гласный надзор полиции. Однажды летом к одной из дочерей приехала туда погостить Вера Ивановна. Место очень ей понравилось, и она решила тут поселиться. Ей отвели клочок земли
на хуторе, отстоявшем за полторы версты от усадьбы.
— Я почему держусь? Другой в мои годы
на печи лежит, а я все
работаю. Почему? Потому что за меня
семь душ богу молятся. Бог мне здоровья и дает. Я всегда
работать буду. Здесь прогонят, в пастухи пойду, а
на печь не лягу!
С каким наслаждением я бы исполнила желание этой симпатичнейшей и милейшей из антрепренерш — хозяек театра, но… зимой надо много
работать на школьной сцене, готовясь к выпуску, а весной истекает срок отлучки рыцаря Трумвиля. Он приедет, и я не знаю, где я проведу лето с
семьей.
— Разница только в том, Маша, что твое сомнение неосновательно. Ты все-таки моложе меня
на шесть,
на семь лет.
Поработаешь над собой, и для тебя может начаться другая жизнь с человеком другого калибра.
— Сдавайте экзамен, и будем вместе
работать. Я вас зову не
на легкую наживу. Придется жить по — студенчески…
на первых порах. Может, и перебиваться придется, Заплатин. Но поймите… Нарождается новый люд, способный сознавать свои права, свое значение. В его мозги многое уже вошло, что еще двадцать-тридцать лет назад оставалось для него книгой за
семью печатями. Это — трудовая масса двадцатого века. Верьте мне! И ему нужны защитники… — из таких, как мы с вами.
Да, таков более или менее конец этих обыкновенных историй, а их начало в той семейной и родственной жадности, в той деревенской глупости и безрасчетливости, с которой сами родители не дают детям окрепнуть
на ногах и созреть в силах до способности принести
семье в свое время действительную помощь, которая бы стала полезнее узелочков сахару и кофе, истощающих средства девочки, когда она еще еле-еле начинает
зарабатывать на кусок хлеба.
В этом поле,
на «батюшкином участке», как называют их десятины крестьяне,
работает вся
семья.
— Да я с
семи лет без отца остался, брат в Москве живет,
на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже
на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и
работал, и наживал, — сказал он с спокойным сознанием своего достоинства.
Но если принять в расчет, что Илья Петрович такой же человек, как и те, и что всю свою жизнь он честно
работал не только
на себя, но и
на других, и теперь продолжает содержать
семью и маленьких детей, то и его желудок, смею это утверждать, заслуживает серьезного внимания и попечения.