Неточные совпадения
— Расстригут меня — пойду
работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента.
Семь лет недоумеваю: почему стекло не употребляется
в музыке? Прислушивались вы зимой,
в метельные ночи, когда не спится, как стекла
в окнах поют? Я, может быть, тысячу ночей слушал это пение и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно из стекла делать, тогда и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
Мальчикам платят по полуреалу
в день (около
семи коп. сер.), а
работать надо от шести часов утра до шести вечера; взрослым по реалу; когда понадобится, так за особую плату
работают и ночью.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше было нужд, тем больше
работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс
в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали
в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой
в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали
в семью вырученные деньги.
Мастеровые
в будние дни начинали работы
в шесть-семь часов утра и кончали
в десять вечера.
В мастерской портного Воздвиженского
работало пятьдесят человек. Женатые жили
семьями в квартирах на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали
в мастерских, спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка — полено
в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека
в заключение, отнимут его от
семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы
работать ему, да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Семья Тита славилась как хорошие, исправные работники. Сам старик
работал всю жизнь
в куренях, куда уводил с собой двух сыновей. Куренная работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие
семьи держались именно за нее, потому что она представляла больше свободы, —
в курене не скоро достанешь, да и как уследишь за самою работой? На дворе у Тита всегда стояли угольные коробья, дровни и тому подобная углепоставщицкая снасть.
— Не плачь! — говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается. — Подумай, какою жизнью мы живем? Тебе сорок лет, — а разве ты жила? Отец тебя бил, — я теперь понимаю, что он на твоих боках вымещал свое горе, — горе своей жизни; оно давило его, а он не понимал — откуда оно? Он
работал тридцать лет, начал
работать, когда вся фабрика помещалась
в двух корпусах, а теперь их —
семь!
Я тут верстах
в семи у барыни одной
работаю, по столярному делу, — хорошая женщина, надо сказать, книжки дает разные, — иной раз прочитаешь — так и осенит!
Делать нечего, надо сбирать обед. Священник и вся
семья суетятся, потчуют.
В кашу льется то же постное масло, во щи нарезывается та же солонина с запашком; но то, что сходит с рук своему брату, крестьянину, ставится священнику
в укор."
Работали до седьмого пота, а он гнилятиной кормит!"
Встречаю как-то на улице знакомого татарина, который рассказывает мне, что чайная фирма
В. выписала из голодающих деревень Заволжья большую партию татар, которые за грошовое жалованье, ютясь с
семьями в грязи и тесноте,
работают по завертке чая.
— Да, им хорошо, как две хаты есть, — вмешалась за Марьяну старуха: — а вот к Фомушкиным тоже ихнего начальника отвели, так, бают, весь угол добром загородил, а с своею
семьей деваться некуда. Слыхано ли дело, целую орду
в станицу пригнали! Что будешь делать, — сказала она. — И каку черную немочь они тут
работать будут!
Старик шибко крепковат был на деньги, завязывал их, как говорится,
в семь узлов; недаром, как видели мы
в свое время, откладывал он день ото дня, девять лет кряду, постройку новой избы, несмотря на просьбы жены и собственное убеждение, что старая изба того и смотри повалится всем на голову; недаром считал он каждый грош, клал двойчатки
в кошель, соблюдал строжайший порядок
в доме, не любил бражничества и на семидесятом году неутомимо
работал от зари до зари, чтобы только не нанимать лишнего батрака.
Вышел я — себя не помню. Пошел наверх
в зал, прямо сказать — водки выпить. Вхожу — народу еще немного, а машина что-то такое грустное играет… Вижу, за столиком сидит Губонин, младший брат. Завтракают… А у Петра Ионыча я когда-то
работал, на дому проверял бухгалтерию, и вся
семья меня знала, чаем поили, обедом кормили, когда я долго засижусь. Я поклонился.
Силантия незачем присчитывать к
семье; подобно большей части крестьян Ивана Гавриловича, он
работал по оброку и являлся домой из Озерок, деревни
в тридцати верстах от Кузьминского, не иначе как только
в большие праздники или же
в дни торжественные, как то: свадьбы, мирские сходки, крестины и тому подобное. Остается, значит, сказать несколько слов о его сыне.
А все-таки положение было довольно утлое. Стал я понемногу оглядываться вокруг себя и вдруг вижу, что лакеи
в сто раз лучше моего живут. Худо-худо четыре-пять рублей
в день
заработают, а то шесть,
семь — даже десять, при удаче. И надо отдать справедливость, ко мне они относились довольно-таки санфасонисто [бесцеремонно — фр.].
Анна Устиновна. Что это, право, Лиза нейдет! Сердце у меня не на месте. Девушка беззащитная, кроткая, вся
в отца — долго ль ее обидеть? Народ бессовестный, видят, что девушка плохо одета, ну и пристают. А не знают того, что эта девушка, как только на ноги поднялась, так
семью кормить стала, с утра до ночи
работает, отдыху не знает, что мы на нее чуть не молимся. Захворай она, так мы наголодаемся.
Здешняя земля дает немного, и, чтобы сельское хозяйство было не
в убыток, нужно пользоваться трудом крепостных или наемных батраков, что почти одно и то же, или же вести свое хозяйство на крестьянский лад, то есть
работать в поле самому, со своей
семьей.
Вы все здесь,
семь, восемь здоровых, молодых мужчин и женщин, спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел с Борисом Александровичем, встали с трех часов утра, — другие и не спали
в ночном, и старые, больные, слабые, дети. женщины с грудными и беременные из последних сил
работают, чтобы плоды их трудов проживали мы здесь.
Маргаритов. Чужим горем живет он, чужими слезами. Мать, брат
в поте лица
работают, а он пропивает их выстраданные копейки. Да какие деньги у бедной
семьи? Разве их на разврат хватит? Нет ли еще где бедных тружеников попроще? И тех обобрать, пусть они плачут да горе мычут. Что ему за дело до чужих слез! Ему веселье нужно. Дитя мое, поди ко мне, уйдем от них!
Приехавши из Петербурга
в губернский город, он попадает
в идеально хорошую
семью и начинает серьезно
работать над своим развитием; но, познакомившись с обществом губернским и получив там некоторые успехи, он опять тонет
в его грязи и пошлости.
Обычай «крутить свадьбу уходом» исстари за Волгой ведется, а держится больше оттого, что
в тамошнем крестьянском быту каждая девка, живучи у родителей, несет долю нерадостную. Девкой
в семье дорожат как даровою работницей и замуж «честью» ее отдают неохотно. Надо, говорят, девке родительскую хлеб-соль отработать;
заработаешь — иди куда хочешь. А срок дочерних заработков длинен: до тридцати лет и больше она повинна у отца с матерью
в работницах жить.
Работала только одна моя нянька, и то
в свою долю, а не
в семью, покупала себе наряды и собиралась замуж.
До вечера было сделано множество вещей:
в риге было настлано двадцать
семь постелей из сухой костры, и на них уложили соответственное число людей, освободив от производимого ими смрада тесные избы,
в которых местились их семейства. При этой «эвакуации» насилий не было, но имели свое место энергия и настойчивость обеих женщин, которые сами при этом
работали до изнеможения и не пришли обедать до темного вечера.
Настроение А.И. продолжало быть и тогда революционным, но он ни
в чем не проявлял уже желания стать во главе движения, имеющего чисто подпольный характер. Своей же трибуны как публицист он себе еще не нашел, но не переставал писать каждый день и любил повторять, что
в его лета нет уже больше сна, как часов шесть-семь
в день, почему он и просыпался и летом и зимой очень рано и сейчас же брался за перо. Но после завтрака он уже не
работал и много ходил по Парижу.
В Тульской губернии у близких моих родственников было небольшое имение. Молодежь этой
семьи деятельно
работала в революции, сыновья и дочери то и дело либо сидели
в тюрьмах, либо пребывали
в ссылке, либо скрывались за границей, либо высылались
в родное гнездо под гласный надзор полиции. Однажды летом к одной из дочерей приехала туда погостить Вера Ивановна. Место очень ей понравилось, и она решила тут поселиться. Ей отвели клочок земли на хуторе, отстоявшем за полторы версты от усадьбы.
— Я почему держусь? Другой
в мои годы на печи лежит, а я все
работаю. Почему? Потому что за меня
семь душ богу молятся. Бог мне здоровья и дает. Я всегда
работать буду. Здесь прогонят,
в пастухи пойду, а на печь не лягу!
Добро бы, у тебя, подлеца этакого,
в банке деньги лежали или был свой хутор, где бы за тебя другие
работали, а то ведь ни шиша за душой нет, ешь чужое, задолжал кругом,
семью голодом моришь, шут бы тебя взял!
— Мне нужно с вами посоветоваться, — сказала Надежда, останавливаясь. — Если Кузьминки продадут, то Сергей Сергеич поедет служить, и тогда наша жизнь должна измениться совершенно. Я не поеду с сестрой, мы расстанемся, потому что я не хочу быть бременем для ее
семьи. Надо
работать. Я поступлю
в Москве куда-нибудь, буду
зарабатывать, помогать сестре и ее мужу. Вы поможете мне советом — не правда ли?
Глядя через плечо матери, дочь заметила ошибку
в пасьянсе, нагнулась к столу и стала поправлять. Наступило молчание. Обе глядели
в карты и воображали себе, как их Алексей Степаныч один-одинешенек сидит теперь
в городе,
в своем мрачном, пустом кабинете и
работает, голодный, утомленный, тоскующий по
семье…
— Разница только
в том, Маша, что твое сомнение неосновательно. Ты все-таки моложе меня на шесть, на
семь лет.
Поработаешь над собой, и для тебя может начаться другая жизнь с человеком другого калибра.
— Ведь
семь часов
работаем, не десять-двенадцать, как
в царские времена. Можно и понатужиться.
— Сдавайте экзамен, и будем вместе
работать. Я вас зову не на легкую наживу. Придется жить по — студенчески… на первых порах. Может, и перебиваться придется, Заплатин. Но поймите… Нарождается новый люд, способный сознавать свои права, свое значение.
В его мозги многое уже вошло, что еще двадцать-тридцать лет назад оставалось для него книгой за
семью печатями. Это — трудовая масса двадцатого века. Верьте мне! И ему нужны защитники… — из таких, как мы с вами.
Да, таков более или менее конец этих обыкновенных историй, а их начало
в той семейной и родственной жадности,
в той деревенской глупости и безрасчетливости, с которой сами родители не дают детям окрепнуть на ногах и созреть
в силах до способности принести
семье в свое время действительную помощь, которая бы стала полезнее узелочков сахару и кофе, истощающих средства девочки, когда она еще еле-еле начинает
зарабатывать на кусок хлеба.
В этом поле, на «батюшкином участке», как называют их десятины крестьяне,
работает вся
семья.
— Да я с
семи лет без отца остался, брат
в Москве живет, на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и
работал, и наживал, — сказал он с спокойным сознанием своего достоинства.
Если у мужика нет работы всем членам его
семьи, если он и его домашние едят, а не
работают, то он считает, что совершается бедствие,
в роде того как если бы из рассохшейся бочки уходило вино, и обыкновенно всеми средствами ищет и всегда находит средство предотвратить это бедствие — находит работу.
Но если принять
в расчет, что Илья Петрович такой же человек, как и те, и что всю свою жизнь он честно
работал не только на себя, но и на других, и теперь продолжает содержать
семью и маленьких детей, то и его желудок, смею это утверждать, заслуживает серьезного внимания и попечения.
Чтобы правильно определить степень нужды крестьянина, нужны не списки, а надо призвать прорицателя, который предскажет, кто из мужиков и его домашних будет жив, здоров, будет жить
в согласии с
семьей,
работать и найдет работу, кто будет воздержан и аккуратен, а кто будет болеть, ссориться и не найдет работы, поддастся соблазнам и увлечениям.
В мужицкой
семье все члены ее с детства до старости
работают и
зарабатывают.
— Как же… через Лебедянцева. Особа достойнейшая. Вся
семья ею держится… Мать почти слепая. Сестренка
в гимназии, брат — студент. Вот она при вас почти целый день, а успевает еще урок дать и по ночам
работает.