Неточные совпадения
Наиболее положительные черты русского человека, обнаружившиеся в революции и
войне, необыкновенная жертвенность, выносливость к страданию, дух коммюнотарности — есть черты христианские, выработанные христианством в русском народе, т. е.
прошлым.
В статьях этих я жил вместе с
войной и писал в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой печали от разрыва с великим
прошлым моей родины.
Вот слова, наиболее характеризующие К. Леонтьева: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические
войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, или немецкий, или русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ и „коллективно“ на развалинах всего этого
прошлого величия?..
— Так мы здесь и живем! — сказал он, усаживаясь, — помаленьку да полегоньку, тихо да смирно,
войн не объявляем, тяжб и ссор опасаемся. Живем да поживаем. В умствования не пускаемся, идей не распространяем — так-то-с! Наше дело — пользу приносить. Потому, мы — земство. Великое это, сударь, слово, хоть и неказисто на взгляд. Вот, в
прошлом году, на перервинском тракте мосток через Перерву выстроили, а в будущем году, с божьею помощью, и через Воплю мост соорудим…
Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой
войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что в
прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
В начале
прошлого столетия, во время персидских и кавказских
войн, каждый казак добывал себе прекрасную лошадь и приводил ее к себе в табуны.
В
прошлом году напечатана у нас записка кн. М. М. Щербатова о первой турецкой
войне (1768–1774 годы), найденная в его бумагах г. Заблоцким («Библиографические записки», 1858, № 13, стр. 408–410).
Понятие «священной»
войны и в
прошлом было кощунственным.
В один миг, в одну секунду промелькнула перед ним с быстротой молнии все небольшое
прошлое его жизни: потеря родителей… заботы о нем сестры… гимназия, встреча с Милицей… их совместный побег на
войну, совместная же разведочная служба… И опять Милица, милая Милица, с её замкнутым, серьезным не по летам лицом, с её синими глазами, и задумчивыми и энергичными в одно и то же время.
Война в
прошлом имела смысл и оправдание, хотя бывали нередко
войны бессмысленные и несправедливые.
В
прошлой истории человечества
война бывала обнаружением хаоса, но бывала и борьбой против хаоса и преодолением хаоса, источником образования больших исторических тел с великими культурами.
Он пел о недавнем
прошлом, о могучем черном орле, побежденном белыми соколами, о кровавых
войнах и грозных подвигах лихих джигитов… Мне казалось, что я слышала и вой пушек и ружейные выстрелы в сильных звуках чиунгури… Потом эти звуки заговорили иное… Струны запели о белом пленнике и любви к нему джигитской девушки. Тут была целая поэма с соловьиными трелями и розовым ароматом…
Варшава сделалась для меня приятной станцией за границу и обратно. И там же еще жили мои приятели, связанные с моим недавним
прошлым, и мой новый приятель И.И.Иванюков, еще не покидавший Варшавы до перехода в Москву и
войны 1877 года, где ему пришлось играть роль одного из реформаторов освобожденной Болгарии.
Сначала они дрались между собою — вели страшные междоусобные
войны, партия микадо боролась с партией «сёгуна», военного диктатора и, наконец, последний был побеждён в конце первой половины
прошлого столетия.
С осени 1806 года опять всё заговорило о
войне с Наполеоном, еще с бо̀льшим жаром, чем в
прошлом году.