Неточные совпадения
По поводу истории с Г. П. Федотовым я написал
в «Пути» резкую статью «Существует ли
в православии свобода совести?», которая поссорила меня с
профессорами Богословского
института и создала затруднения для «Пути».
Присутствие
в группе высланных людей науки,
профессоров дало возможность основать
в Берлине Русский научный
институт.
С С. Булгаковым, с которым возникла более тесная связь, я познакомился позже
в Киеве, где он был
профессором политической экономии
в Политехническом
институте,
в один из своих приездов из ссылки.
Высланный из Советской России
в 1922 г. с группой ученых и писателей, он делается
профессором догматического богословия
в Париже
в Православном богословском
институте.
Он был
в молодости марксистом,
профессором политической экономии
в Политехническом
институте.
И тут девочка рассказала ему кое-что о себе. Она дочь
профессора, который читает лекции
в университете, но, кроме того, дает
в Екатерининском
институте уроки естественной истории и имеет
в нем казенную квартиру. Поэтому ее положение
в институте особое. Живет она дома, а
в институте только учится. Оттого она гораздо свободнее во времени,
в чтении и
в развлечениях, чем ее подруги…
По училищным преданиям,
в неписаном списке юнкерских любимцев, среди таких лиц, как
профессор Ключевский, доктор богословия Иванцов-Платонов, лектор и прекрасный чтец русских классиков Шереметевский, капельмейстер Крейнбринг, знаменитые фехтовальщики Пуарэ и Тарасов, знаменитый гимнаст и конькобежец Постников, танцмейстер Ермолов, баритон Хохлов, великая актриса Ермолова и немногие другие штатские лица, — был внесен также и швейцар Екатерининского
института Порфирий.
В одном углу с полдюжины студентов Педагогического
института толковали о последней лекции
профессора словесных наук;
в другом — учитель-француз рассуждал с дядькою немцем о трудностях их звания; у окна стоял, оборотясь ко всем спиною, офицер
в мундирном сюртуке с черным воротником.
Опять шторы взвились. Солнце теперь было налицо. Вот оно залило стены
института и косяком легло на торцах Герцена.
Профессор смотрел
в окно, соображая, где будет солнце днем. Он то отходил, то приближался, легонько пританцовывая, и наконец животом лег на подоконник.
Было полное белое утро с золотой полосой, перерезавшей кремовое крыльцо
института, когда
профессор покинул микроскоп и подошел на онемевших ногах к окну. Он дрожащими пальцами нажал кнопку, и черные глухие шторы закрыли утро, и
в кабинете ожила мудрая ученая ночь. Желтый и вдохновенный Персиков растопырил ноги и заговорил, уставившись
в паркет слезящимися глазами...
Полусвет был
в коридорах
института.
Профессор добрался до комнаты Панкрата и долго и безуспешно стучал
в нее. Наконец за дверью послышалось урчанье как бы цепного пса, харканье и мычанье, и Панкрат
в полосатых подштанниках, с завязками на щиколотках предстал
в светлом пятне. Глаза его дико уставились на ученого, он еще легонько подвывал со сна.
На другой день после того, как он развязался с Альфредом Бронским, ему пришлось выключить у себя
в кабинете
в институте телефон, снявши трубку, а вечером, проезжая
в трамвае по Охотному ряду,
профессор увидал самого себя на крыше огромного дома с черною надписью «Рабочая газета».
Понадобилось по меньшей мере три часа, чтоб
профессор успокоился и приступил к мелким работам. Так он и сделал.
В институте он работал до одиннадцати часов вечера, и поэтому ни о чем не знал, что творится за кремовыми стенами. Ни нелепый слух, пролетевший по Москве о каких-то змеях, ни странная выкрикнутая телеграмма
в вечерней газете ему остались неизвестны, потому что доцент Иванов был
в Художественном театре на «Федоре Иоанновиче» и, стало быть, сообщить новость
профессору было некому.
Немедленно фонд лишился подарка
профессора Персикова. Калоши исчезли
в газетной бумаге. Крайне обрадовавшийся ангел во френче встал и начал жать руку
профессору и даже произнес маленький спич, содержание которого сводилось к следующему: это делает честь
профессору…
Профессор может быть спокоен… больше его никто не потревожит, ни
в институте, ни дома… меры будут приняты, камеры его
в совершеннейшей безопасности…
Профессор Персиков выехал с Пречистенки на автобусе и прибыл
в институт.
Вечером
в кабинете зоологического
института затрещал телефон.
Профессор Персиков взъерошил волосы и подошел к аппарату.
Кроме него, только два человека были
в институте — Панкрат и то и дело заливающаяся слезами экономка Марья Степановна, бессонная уже третью ночь, которую она проводила
в кабинете
профессора, ни за что не желающего покинуть свой единственный оставшийся потухший ящик.
В непродолжительном времени Любиньку отвезли
в Екатерининский
институт, а по отношению ко мне Жуковский, у которого отец был без меня, положительно посоветовал везти меня
в Дерпт, куда дал к
профессору Моеру рекомендательное письмо.
Надо вам заметить, что
в детстве и
в юности я не был знаком с Котловичами, так как мой отец был
профессором в N. и мы долго жили
в провинции, а когда я познакомился с ними, то этой девушке было уже двадцать два года, и она давно успела и
институт кончить, и пожить года два-три
в Москве, с богатой теткой, которая вывозила ее
в свет.
Клаус давно уже занимал
в Дерпте место директора фармацевтического
института,
профессора фармакологии и фармации.
Вскоре после того мы с Вырубовым посетили А.И. При нем тогда была только Н.А.Огарева и их дочь Лиза, официально значившаяся также как девица Огарева. Он просил меня навещать его и собирался взять на зиму меблированную квартиру. Но это ему не удалось тогда сделать. Он получил депешу, что его старшая дочь Н.А. серьезно заболела какой-то нервной болезнью, и он тотчас же решил ехать во Флоренцию, где она гостила тогда у брата своего Александра,
профессора в тамошнем
Институте высших наук.
— Да очень просто. У японцев очень много совершенно незаселённых и малозаселённых островов, годных для земледельческой культуры. Статистику этих пустопорожних земель по поручению японского правительства составил несколько лет тому назад
профессор земледельческого
института в Токио — Сако. Он был
в Маньчжурии, и я лично беседовал об этом с ним.