Неточные совпадения
— Что это? Что это — а? Что это! — бледный, задыхаясь, говорил он, держась за щеку. — Бесчестье? Ты заплатишь мне за это! Сейчас
просьбу генерал-губернатору: вы видели?
— И этого не могу, — сказал
генерал Нехлюдову на
просьбу его видеться с больным.
Paз в неделю старый
генерал по долгу службы обходил все казематы и спрашивал заключенных, не имеют ли они каких-либо
просьб. Заключенные обращались к нему с различными
просьбами. Он выслушивал их спокойно, непроницаемо молча и никогда ничего не исполнял, потому что все
просьбы были не согласны с законоположениями.
— У меня к вам
просьба,
генерал, — сказал Нехлюдов.
— Я имею к вам,
генерал, небольшую
просьбу. Если вам меня нужно, не посылайте, пожалуйста, ни квартальных, ни жандармов, они пугают, шумят, особенно вечером. За что же больная жена моя будет больше всех наказана в деле будочника?
Об этом Фигнере и Сеславине ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с
просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.
— Знаю, — сказал старый
генерал с неопределенным выражением в голосе. — Какая
просьба?
Генерал-губернатор обратился к командиру с
просьбой — дать переводчика немецкого языка.
Каторжные в течение трех лет корчевали, строили дома, осушали болота, проводили дороги и занимались хлебопашеством, но по отбытии срока не пожелали остаться здесь и обратились к генерал-губернатору с
просьбой о переводе их на материк, так как хлебопашество не давало ничего, а заработков не было.
Чрезвычайная
просьба у меня к вам, многоуважаемый князь, даже, признаюсь, затем, собственно, и пришел-с: с их домом вы уже знакомы и даже жили у них-с; то если бы вы, благодушнейший князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного
генерала и для счастия его…
— Я, кроме того, к вам с одною
просьбой,
генерал. Вы никогда не бывали у Настасьи Филипповны?
Такой оборот дела поставил
генерала в совершенный тупик: ему тоже следовало ехать за Ниной Леонтьевной, но Лаптев еще оставался в горах. Бросить набоба в такую минуту, когда предстоял осмотр заводов, значило свести все дело на нет. Но никакие
просьбы, никакие увещания не привели ни к чему, кроме самых едких замечаний и оскорблений.
После долгих и напрасных
просьб и увещаний Нина Леонтьевна предложила
генералу компромисс: она будет на обеде, но за это
генерал должен так замарать формулярный список Прозорова, чтобы ему никуда носу нельзя было показать.
Видимо, желая показать новому помощнику свою внимательность в делах службы,
генерал довольно подробно расспросил обоих и передал адъютанту письменные их
просьбы.
— А моя
просьба, Яков Васильич, — подхватил Козленев, — нельзя ли как-нибудь, чтоб дядю разжаловали из
генералов и чтоб тетушку никто не смел больше называть «ваше превосходительство»? Она не перенесет этого, и на наших глазах будет таять, как воск.
В.В. Давыдов даже не поморщился; откупорили бутылку и налили коньяку в стаканы зеленого стекла, а Василий Николаевич в это время, по общей
просьбе, стал читать принесенный им рассказ, который назывался «Как мы чумели». Его напечатали в «Зрителе», а потом осмеянная особа, кажется,
генерал Лорис-Меликов, укрощавший чуму в Ветлянке, где-то около Астрахани, обиделся, и из Петербурга пришел нагоняй московскому цензурному комитету за пропущенный рассказ.
Случилось это таким образом: Сверстов и gnadige Frau, знавшие, конечно, из писем Марфиных о постигшем Лябьева несчастии, тщательно об этом, по
просьбе Сусанны Николаевны, скрывали от больной; но в Кузьмищево зашла за подаянием всеобщая вестовщица, дворянка-богомолка, успевшая уже сошлендать в Москву, и первой же Агапии возвестила, что зятек Юлии Матвеевны, Лябьев, за картами убил
генерала и сидит теперь за то в тюрьме.
— Вы, — продолжал Фома, — вы, который не могли или, лучше сказать, не хотели исполнить самую пустейшую, самую ничтожнейшую из
просьб, когда я вас просил сказать мне, как
генералу, «ваше превосходительство»…
В один день, наконец, он высказал
генералу свою
просьбу об отпуске.
Я исполнил
просьбу Валентины Григорьевны и вскоре пришел к
генералу. По обыкновению, мы сели за шахматы, но
генерал играл довольно рассеянно. На веранду из сада поднялись Урманов и Валентина Григорьевна и прошли через столовую во внутренние комнаты. Оттуда послышались звуки рояля…
Генерал собрался сделать ход, поднял одну фигуру и задержал ее в воздухе. При этом он пытливо посмотрел на меня и сказал...
Вновь приступили ко мне товарищи с
просьбою отдать роль
генерала кому-нибудь другому; но я не согласился, извинял Панаева незнанием роли, ручался, что я его выучу и что он будет хорош.
Генерал, трепетавший и замиравший душою, ввиду ужасных для него последствий, даже пересолил: после получасовых молений и
просьб, и даже откровенно признавшись во всем, то есть во всех долгах и даже в своей страсти к m-lle Blanche (он совсем потерялся),
генерал вдруг принял грозный тон и стал даже кричать и топать ногами на бабушку; кричал, что она срамит их фамилию, стала скандалом всего города, и, наконец… наконец: «Вы срамите русское имя, сударыня! — кричал
генерал, — и что на то есть полиция»!
Он считает, однако, нужным заметить здесь, что недавно этот достоуважаемый
генерал отказался представить одну его
просьбу палате лордов и даже не хотел выслушать его объяснений, — что, впрочем, нужно приписать только влиянию некоторых лиц, не хотящих понять и оценить планы разумного общества.
Генерал немедленно встал и вышел к Свиньину в архалучке, потирая лоб, зевая и ежась. Все, что рассказывал Свиньин, Кокошкин выслушивал с большим вниманием, но спокойно. Он во все время этих объяснений и
просьб о снисхождении произнес только одно...
—
Генерал, моя
просьба странного свойства, — начала Глафира, — я иду против мужа с тем, чтобы защитить его и выпутать из очень странной истории.
Большую ошибку в чем-то здесь видел
генерал: он, оставшись, по выходе Глафиры, один в своей комнате, подписал еще несколько бумаг и затем, вскочив вдруг с места, отпер несгораемый шкаф, помещавшийся за драпировкой. Здесь он без затруднения нашел среди множества бумаг письмо, писанное в довольно коротком тоне
генералом Синтяниным, с
просьбой обратить внимание на Горданова, который, по догадкам Ивана Демьяновича, имел замыслы на жизнь Бодростина с тем, чтобы жениться на его вдове.
Та, как выше сказано, предложение это отклонила, и
генерал более за нее не сватался; но в это же время отец Саши, старый инспектор Гриневич, ни село ни пало, получил без всякой
просьбы чистую отставку.
Явился Петр Михайлович к Филарету и повел себя здесь уже совсем не так, как у высокопреосвященного Серапиона. Московского митрополита он не стал затруднять суетною
просьбою показать ему жалованные орденские знаки, которых у Филарета Дроздова было не менее, а более, чем у Серапиона Александровского. Нет, тут
генерал почтительнейше преклонился и сыновне просил архипастырской помощи: как спасти дитя от волков в овечьей шкуре, которыми и тогда уже был переполнен ожидающий провала Петербург.
На другой день он снова повторил
генералу Розенбергу свою
просьбу. Последнего выручил князь Багратион, знавший ближе Александра Васильевича.
Николай Павлович, удивленный этой необычной
просьбой, переданною ему так таинственно, поспешил в приемную залу и нашел там старого
генерала, сильно взволнованного и расстроенного.
«Господин генерал-поручик. Письмо ваше господин Стрекалов мне сего утра вручил, и я
просьбу вашу нашла столь умеренною, в рассуждении заслуг ваших мне и отечеству учиненных, что я приказала изготовить указ о пожаловании вас в генерал-адъютанты. Признаюсь, что и сие мне приятно, что доверенность ваша ко мне такова, что вы
просьбу вашу адресовали прямо ко мне, а не искали побочными дорогами. Впрочем, пребываю к вам доброжелательная».
Один из купцов подал государю жалобу на самого петербургского генерал-губернатора Николая Петровича Архарова, в которой излагал, что последний должен ему двенадцать тысяч рублей, но несмотря на его
просьбы, денег не возвращает, сперва водил обещаниями, а теперь приказал гнать его, просителя, в шею.
Успех французского революционного оружия обеспокоил всех европейских государей. Император Павел послал в Австрию вспомогательный корпус под начальством
генерала Розенберга, но Англия и Австрия обратились к русскому императору с
просьбою — вверить начальство над союзными войсками Суворову, имя которого гремело в Европе. Его победы над турками и поляками — измаильский штурм, покорение Варшавы — были еще в свежей памяти народов.