Неточные совпадения
Александр захотел видеть Витберга. Долго говорил он с художником. Смелый и одушевленный
язык его, действительное вдохновение, которым он был
проникнут, и мистический колорит его убеждений поразили императора. «Вы камнями говорите», — заметил он, снова рассматривая проект.
Он так был
проникнут ощущением этого дня и в особенности речью Куницына, что в тот же вечер, возвратясь домой, перевел ее на немецкий
язык, написал маленькую статью и все отослал в дерптский журнал.
Александров, довольно легко начинавший осваиваться с трудностями немецкого
языка, с увлечением стал переводить их на русский
язык. Он тогда еще не знал, что для перевода с иностранного
языка мало знать, хотя бы и отлично, этот
язык, а надо еще уметь
проникать в глубокое, живое, разнообразное значение каждого слова и в таинственную власть соединения тех или других слов.
Телодвижения их утрачивали развязность, глаза становились тусклыми и неспособными
проникать в сердца подчиненных,
язык отказывался от произнесения укорительных выражений; дар сердцеведения пропадал совершенно.
Нет, милостивые государи: так нельзя объяснить огромный, повсеместный успех «Юрия Милославского» и собственное ваше сочувствие; не в одной живости и веселости рассказа, не в легкости
языка надобно искать причины его, а в том, что весь роман
проникнут русским духом, народностью.
Но он же в последний год своей жизни очень энергически восстал против г. Лобанова, когда сей академик произнес в Академии речь «о нелепости и безнравии» современной литературы и говорил, что, «по множеству сочиненных ныне безнравственных книг цензура должна
проникать все ухищрения пишущих», и что Академия должна ей помогать в этом, «яко сословие, учрежденное для наблюдения нравственности, целомудрия и чистоты
языка», то есть для того, чтобы «неослабно обнаруживать, поражать и разрушать зло» на поприще словесности.
Все это хоть и было писано
языком затемненным, однако в большом количестве
проникало в полуграмотное простонародье.
Кончик
языка стало покалывать, и на щеках разлилось ощутительное тепло,
проникло даже до ушей.
Рольстон — хоть и очень занятой по своей службе в Музее — не отказывался даже водить меня по разным трущобам Лондона, куда не совсем безопасно
проникать ночью без полисмена. Он же подыскал мне одного впавшего в бедность магистра словесности (magistre artium, по английской номенклатуре), который занимался со мною по литературному изучению английского стиля и поправлял мне мой слог, когда я писал мою первую статью на английском
языке: «Нигилизм в России» (The Nihilism in Russia), о которой поговорю ниже.