Неточные совпадения
Быстро темнело. В синеве,
над рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились в темной
воде масляными каплями. На даче Алины зажгли огни в двух окнах, из реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи
сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
Проклятый дощаник слабо колыхался под нашими ногами… В миг кораблекрушения
вода нам показалась чрезвычайно холодной, но мы скоро обтерпелись. Когда первый страх
прошел, я оглянулся; кругом, в десяти шагах от нас, росли тростники; вдали,
над их верхушками, виднелся берег. «Плохо!» — подумал я.
Я не нахаживал гоголиных гнезд, но нет никакого сомнения, что гоголь устраивает их в камышах
над водою, как гагары, лысухи и, вероятно, другие породы уток-рыбалок, потому что гоголь более всех их лишен способности
ходить.
Красивое это озеро Октыл в ясную погоду.
Вода прозрачная, с зеленоватым оттенком. Видно, как по дну рыба
ходит. С запада озеро обступили синею стеной высокие горы, а на восток шел низкий степной берег, затянутый камышами.
Над лодкой-шитиком все время с криком носились белые чайки-красноножки. Нюрочка была в восторге, и Парасковья Ивановна все время держала ее за руку, точно боялась, что она от радости выскочит в
воду. На озере их обогнало несколько лодок-душегубок с богомольцами.
Прошла минута… и круглая голова, вся облепленная мокрыми волосами, показалась
над водой; она пускала пузыри, эта голова; две руки судорожно барахтались у самых ее губ…
Шуваловский парк привел нас в немой восторг. Настоящие деревья, настоящая трава, настоящая
вода, настоящее небо, наконец… Мы обошли все аллеи, полюбовались видом с Парнаса, отыскали несколько совсем глухих, нетронутых уголков и еще раз пришли в восторг.
Над нашими головами ласково и строго шумели ели и сосны, мы могли
ходить по зеленой траве, и невольно являлось то невинное чувство, которое заставляет выпущенного в поле теленка брыкаться.
Места, где деревья зелеными ветвями своими наклонились
над водою, где гибкие кусты омывают длинные листья свои в прозрачных струях, тихо ропщущих от их прикосновения, благонадежны для уженья не очень раннего и не очень позднего: ибо в это время рыба, уже поднявшись со дна,
ходит на умеренной глубине и очень любит держаться около зелени листьев.
Ни один, от старого до малого, не
пройдет мимо реки или пруда, не поглядев, как гуляет вольная рыбка, и долго, не шевелясь, стоит иногда пешеход-крестьянин, спешивший куда-нибудь за нужным делом, забывает на время свою трудовую жизнь и, наклонясь
над синим омутом, пристально смотрит в темную глубь, любуясь на резвые движенья рыб, особенно, когда она играет и плещется, как она, всплыв наверх, вдруг, крутым поворотом, погружается в
воду, плеснув хвостом и оставя вертящийся круг на поверхности, края которого, постепенно расширяясь, не вдруг сольются с спокойною гладью
воды, или как она, одним только краешком спинного пера рассекая поверхность
воды — стрелою пролетит прямо в одну какую-нибудь сторону и следом за ней пробежит длинная струя, которая, разделяясь на две, представляет странную фигуру расходящегося треугольника…
Новое принималось плохо, старое всякую силу потеряло; неумелый сталкивался с недобросовестным; весь поколебленный быт
ходил ходуном, как трясина болотная, и только одновеликое слово"свобода"носилось как божий дух
над водами.
А когда море спокойно, как зеркало, и в камнях нет белого кружева прибоя, Пепе, сидя где-нибудь на камне, смотрит острыми глазами в прозрачную
воду: там, среди рыжеватых водорослей, плавно
ходят рыбы, быстро мелькают креветки, боком ползет краб. И в тишине,
над голубою
водой, тихонько течет звонкий задумчивый голос мальчика...
Инстинктивно Фома бросился грудью на бревна плота и протянул руки вперед, свесив
над водой голову.
Прошло несколько невероятно долгих секунд… Холодные, мокрые пальцы схватили его за руки, темные глаза блеснули перед ним…
Солнце встало уже
над лесами и
водами Ветлуги, когда я,
пройдя около пятнадцати верст лесными тропами, вышел к реке и тотчас же свалился на песок, точно мертвый, от усталости и вынесенных с озера суровых впечатлений.
Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее на шум падающих
вод, хотя человек, не привыкший к степной жизни, воспитанный на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза в ту сторону, откуда ветер принес сии новые звуки, можно заметить крутой и глубокий овраг; его берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними, висят
над бездной длинными хвостами; глинистый скат оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные кусты, которые беспечно принялись на новой почве; на дне оврага, если подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
В тот же момент со всех баркасов с плеском и криками ринулись в
воду вниз головами десятки крепких, мускулистых тел.
Прошло секунды три-четыре. Пустые лодки покачивались, кланяясь. Взбудораженная
вода ходила взад и вперед… Потом одна за другой начали показываться
над водою мотающиеся фыркающие головы, с волосами, падающими на глаза. Позднее других вынырнул с крестом в руке молодой Яни Липиади.
С полчаса он
ходил по дну бухты, и путь его отмечался массой воздушных пузырьков, которые вскипали
над ним на поверхности
воды.
Омакнул в
воду губку,
прошел ею по нем несколько раз, смыв с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной работе: всё лицо почти ожило, и глаза взглянули на него так, что он, наконец, вздрогнул и, попятившись назад, произнес изумленным голосом: «Глядит, глядит человеческими глазами!» Ему пришла вдруг на ум история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонардо да Винчи,
над которым великий мастер трудился несколько лет и всё еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари, был, однако же, почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства.
Поэтому, не отвечая ни слова на саркастические замечания товарища, в другое время относившегося к людям с большим добродушием и снисходительностью, я
сошел с сеновала и направился к лошадям. Они
ходили в загородке и то и дело поворачивались к
воде,
над которой, выжатая утренним холодком, висела тонкая пленка тумана. Утки опять сидели кучками на середине озера. По временам они прилетали парами с дальней реки и, шлепнувшись у противоположного берега, продолжали здесь свои ночные мистерии…
Он готов был по целым часам оставаться
над озером в созерцательном положении и наблюдать, как летают дикие утки, как
ходит осанистая цапля, таская по временам из
воды лягушек, выпросивших ее себе в цари у Зевеса.
Нам показалось, что туча самой серединой
прошла над нашими головами; но, подвигаясь, уже рысью, вперед, мы увидели, что там и дождь и град были гораздо сильнее, а громовые удары ближе и разрушительнее: лужи
воды стояли на дороге, скошенные луговины были затоплены, как весною; крупный град еще не растаял и во многих местах, особенно по долочкам, лежал белыми полосами.
Над землей поднимается пар только там, где есть
вода, —
над ручьями,
над болотами,
над прудами и реками, больше всего
над морем. Если бы ветру не было, пары не
ходили бы, а собирались бы в тучи
над водой и падали бы опять там, где поднялись.
Над ручьем,
над болотом,
над рекой,
над морем был бы дождь, а на земле, на полях и лесах дождя бы не было. Ветер разносит тучи и поливает землю. Если бы ветра не было, то где
вода, там бы было больше
воды, а земля вся бы пересохла.
После знойной июльской ночи, студеная
вода реки словно обжигает юношу. Но это только в первый момент. Не
проходит и пяти минут, как её колючие волны, плавно расступающиеся под ударами его рук, перестают источать этот холод. Юноша плывет легко и свободно, по направлению к черному чудовищу, которое еще час тому назад, как бы шутя и издеваясь
над небольшой частью защитников побережья, слала к ним гибель и смерть из своих гаубиц.
На том берегу всё небо было залито багровой краской: восходила луна; какие-то две бабы, громко разговаривая,
ходили по огороду и рвали капустные листья; за огородами темнело несколько изб… А на этом берегу было всё то же, что и в мае: тропинка, кусты, вербы, нависшие
над водой… только не слышно было храброго соловья да не пахло тополем и молодой травой.
В эту самую минуту среди замка вспыхнул огненный язык, который, казалось, хотел слизать ходившие
над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал воздух, повторился в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала;
воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали
ходить белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот ад закрылся, на месте, где стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
Небо
над сопками чуть засветилось. Катаранов
прошел по окопу и позволил желающим ползти в каолян за топливом и назад, к ручью, за
водой.