Неточные совпадения
Само собою разумеется, что он не говорил ни с кем из товарищей
о своей любви, не
проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
— Стой! — закричал Разумихин, хватая вдруг его за плечо, — стой! Ты наврал! Я надумался: ты наврал! Ну какой это подвох? Ты говоришь, что вопрос
о работниках был подвох? Раскуси: ну если б это ты сделал, мог ли б ты
проговориться, что видел, как мазали квартиру… и работников? Напротив: ничего не видал, если бы даже и видел! Кто ж сознается против себя?
Тут Иван Игнатьич заметил, что
проговорился, и закусил язык. Но уже было поздно. Василиса Егоровна принудила его во всем признаться, дав ему слово не рассказывать
о том никому.
— Ну — довольно! Я тебе покаялась, исповедовалась, теперь ты знаешь, кто я. Уж разреши просить, чтобы все это — между нами. В скромность, осторожность твою я, разумеется, верю, знаю, что ты — конспиратор, умеешь молчать и
о себе и
о других. Но — не
проговорись как-нибудь случайно Валентину, Лидии.
— Что делали, с кем виделись это время? не
проговорились ли опять чего-нибудь
о «грядущей силе», да
о «заре будущего»,
о «юных надеждах»? Я так и жду каждый день; иногда от страха и тоски не знаю куда деться!
Тут дело состояло в этой самой «мертвой петле»,
о которой
проговорилась Татьяна Павловна.
О вероятном прибытии дочери мой князь еще не знал ничего и предполагал ее возвращение из Москвы разве через неделю. Я же узнал накануне совершенно случайно:
проговорилась при мне моей матери Татьяна Павловна, получившая от генеральши письмо. Они хоть и шептались и говорили отдаленными выражениями, но я догадался. Разумеется, не подслушивал: просто не мог не слушать, когда увидел, что вдруг, при известии
о приезде этой женщины, так взволновалась мать. Версилова дома не было.
Третьего дня, однако ж, говоря
о городах, они, не знаю как, опять
проговорились, что Ясико, или Ессико, лежащий на западном берегу острова Нифона, один из самых богатых городов в Японии, что находящийся против него островок Садо изобилует неистощимыми минеральными богатствами. Адмирал хочет теперь же, дорогой, заглянуть туда.
Это пугает наших милых хозяев: они уж раз приезжали за какими-то пустяками, а собственно затем, чтоб увериться, не затеваем ли мы что-нибудь, не
проговоримся ли
о своих намерениях.
— Дальше, по одному поводу, я стал говорить
о лицах, то есть
о выражениях лиц, и сказал, что Аглая Ивановна почти так же хороша, как Настасья Филипповна. Вот тут-то я и
проговорился про портрет…
— Друг мой!.. — воскликнула Фатеева. — Я никак не могла тогда сказать вам того! Мари умоляла меня и взяла с меня клятву, чтобы я не
проговорилась вам
о том как-нибудь. Она не хотела, как сама мне говорила, огорчать вас. «Пусть, говорит, он учится теперь как можно лучше!»
Но, боже сохрани, если кто, даже случайно,
проговаривался при ней
о могиле,
о смерти — она бледнела.
Напомню еще вскользь и
о полученном ею анонимном письме,
о котором она давеча так раздражительно
проговорилась Прасковье Ивановне, причем, кажется, умолчала
о дальнейшем содержании письма; а в нем-то, может быть, и заключалась разгадка возможности того ужасного вопроса, с которым она вдруг обратилась к сыну.
Я промолчал, но слова эти на многое намекали. После того целых пять дней мы ни слова не упоминали
о Липутине; мне ясно было, что Степан Трофимович очень жалел
о том, что обнаружил предо мною такие подозрения и
проговорился.
—
О, такова ли она была тогда! —
проговаривался он иногда мне
о Варваре Петровне. — Такова ли она была прежде, когда мы с нею говорили… Знаете ли вы, что тогда она умела еще говорить? Можете ли вы поверить, что у нее тогда были мысли, свои мысли. Теперь всё переменилось! Она говорит, что всё это одна только старинная болтовня! Она презирает прежнее… Теперь она какой-то приказчик, эконом, ожесточенный человек, и всё сердится…
Она, конечно,
проговорилась о крысах, не имея никакого дурного намеренья; она не думала, чтоб свекор обратил на это обстоятельство особенное вниманье и придал ему такую важность.
Граф Хвостиков мысленно пожал плечами: Бегушев ему казался робким мальчишкой… школьником; да и Домна Осиповна была ему странна: когда он говорил с нею в кадрили
о Бегушеве или, лучше сказать, объяснял ей, что Бегушев любит ее до сих пор без ума, она слушала его внимательно, но сама не
проговорилась ни в одном слове.
— Вы знаете, что это такое? — начала она, садясь за кофе. — Это здесь платьице, мантилька и разные такие вещицы для Мани. Ведь через четыре дня ее рождение; ей шестнадцать лет будет — первое совершеннолетие; ну, так мы готовим ей сюрпризы, и я не хочу, чтобы кто-нибудь знал
о моем подарке. Я нарочно даже чужой модистке заказывала. Вы тоже смотрите, пожалуйста, не
проговоритесь.
Разум его был недостаточно хитёр и не мог скрыть, что страх явился за секунду до убийства, но Пётр понимал, что только этот страх и может, хоть немного, оправдать его. Однако, разговаривая с Ильёю, он боялся даже вспоминать
о его товарище, боялся случайно
проговориться о преступлении, которому он хотел придать облик подвига.
Вероятно, в частых разговорах с Карлом Федоровичем я
проговорился о томившем меня желании издать накопившиеся в разных журналах мои стихотворения отдельным выпуском, для чего мне нужно бы недельки две пробыть в Москве.
Но девочка была действительно гордая: спохватившись
о том, что она
проговорилась, она вдруг опять замкнулась и примолкла; даже с ненавистью взглянула на Вельчанинова, заставившего ее
проговориться.
Я раз его спросил, передавал ли он Лидии Николаевне, что мы узнали
о ее женихе, он отвечал, что нет, и просил меня не
проговориться; а потом рассказал мне, что Иван Кузьмич знает от Пионовой весь наш разговор об нем и по этому случаю объяснялся с Марьею Виссарионовною, признался ей, что действительно был тогда навеселе; но дал ей клятву во всю жизнь не брать капли вина в рот, и что один из их знакомых, по просьбе матери, ездил к бывшему его полковому командиру и спрашивал об нем, и тот будто бы уверял, что Иван Кузьмич — добрейший в мире человек.
Иннокентиев. Так он ничего не говорил вам? Так вы не знали этого родства? Значит я
проговорился перед вами! Эх! как же это я опростоволосился! (Качает головою.) Но, впрочем, что же за беда? Перед своим собратом, не важность и сказать лишнее. Даже все к лучшему. Теперь вы больше будете понимать благородство Агнесы Ростиславовны, и даже понятия
о ее отце переменятся у вас. Видите ли… (молчит).
Шум разбудил и уснувшую было Лару. Она проснулась и, будучи не в силах понять причины слышанных звуков, спросила
о них горничную. Та
проговорилась ей
о происшедшем. Лариса схватила свою голову и, вся трепеща, уверяла, что ее покидает рассудок и что она хочет приготовить себя к смерти: она требовала к себе священника, но желала, чтоб
о призыве его не знали ни Бодростины, ни брат ее, ни Горданов. Форов взялся это устроить: он ушел очень рано и в десятом часу утра уже вернулся с Евангелом.
Про их встречи с Теркиным она как будто догадывалась. Серафима рассказала ей про их первую встречу в саду, не все, конечно. С тех пор она нет-нет да и почувствует на себе взгляд матери, взгляд этих небольших серых впалых и проницательных глаз, и сейчас должна взять себя в руки, чтобы не
проговориться о переписке,
о тайных свиданиях.
Верстаков, когда узнал, что он хочет уехать через час и нужно ему запрячь лошадь, почему-то не удивился, а, выйдя на крыльцо, шепотом начал расспрашивать про «историю». Всем своим видом и тоном нарядчик показывал Теркину, что боится за Арсения Кирилыча чрезвычайно, и сам стал
проговариваться о разных «недохватках» и «прорехах» и по заводу, и по нефтяному делу.
Не помню, случилось ли мне
проговориться, — помню только чрезвычайно отчетливо часть нашего разговора, бывшего тотчас после обеда в парке акционерного дома, и где Гончаров сам, говоря
о способности писателя к захватыванию в свои произведения больших полос жизни, выразился такой характерной фразой, и притом без малейшего раздражения...
—
О! я отыщу этого секретника во что ни станет и… бог свидетель, вымещу на бездельнике мое ночное путешествие и ваше беспокойство, которое стоит, чтобы ему тянуть жилы клещами. Но это пустячки при наших успехах! Кстати, Волынской и вчера
проговорился насчет государыни. Он пил с насмешкою за ее здравие, припевая ей память вечную.
Беседа Гиршфельда с княжной Маргаритой продолжалась уже в более миролюбивом духе. Николай Леопольдович сказал ей, чтобы она ни единым словом не
проговорилась княгине
о том, что она знает
о потере всего своего состояния, передав ей свой разговор с Зинаидой Павловной по этому поводу.
Однажды Грубер завел речь с государем
о том, что дома, находившиеся и ныне находящиеся на Невском проспекте и принадлежавшие церкви святой Екатерины, состоят под самым небрежным управлением, а графиня Мануцци, как будто случайно
проговорилась перед государем
о том, что не худо бы эту церковь, со всеми ее домами, передать ордену иезуитов, устранив от заведывания ею белое духовенство.
«И вот наконец, — говорил он сам с собою, — позор девушки, по моей милости, ходит из уст в уста;
о нем звонит уж в набат этот мерзавец! Верно,
проговорилась подруга! Где ж уверенность спасти ее вовремя от стрел молвы? Где ж благородство, польза жертвы? Одно мне осталось — броситься к ногам великого князя, признаться ему во всем и молить его быть моим спасителем и благодетелем. Скорее и сейчас же. Он намекал мне так благосклонно
о невесте, он будет моим сватом».
В минуты сердечного излияния (надобно знать, что и дипломаты
проговариваются) открыл и он баронессе, что имеет в Лифляндии поверенного умного, тонкого, всезнающего, который, под видом доброжелательства Паткулю, ведет с ним переписку, дает ему ложные известия
о состоянии шведского войска и между тем уведомляет своего настоящего доверителя
о действиях русских.
Возможные меры приняты, чтобы пресечь вести
о снятии форпоста шведского; а на случай, если б земля и воздух
проговорились, пущен мною искусно слух, что господа шведы на форпосте изволили тешиться учебною пальбою и что в соседней деревушке случился пожар.
О! никакие пытки не заставят ее
проговориться.