Неточные совпадения
Княгиня, сидевшая с другой стороны
стола с Марьей Власьевной и Степаном Аркадьичем, подозвала
к себе Левина и
завела с ним разговор о переезде в Москву для родов Кити и приготовлении квартиры.
Чуткий нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновенье ока был там, спорил и
заводил сумятицу за зеленым
столом, ибо имел, подобно всем таковым, страстишку
к картишкам.
Затем я вас
проводил до дверей, — все в том же, с вашей стороны, смущении, — после чего, оставшись наедине с Андреем Семеновичем и переговорив с ним минут около десяти, Андрей Семенович вышел, я же снова обратился
к столу, с лежавшими на нем деньгами, с целью, сосчитав их, отложить, как и предполагал я прежде, особо.
Петр Петрович очень смеялся. Он уже кончил считать и припрятал деньги. Впрочем, часть их зачем-то все еще оставалась на
столе. Этот «вопрос о помойных ямах» служил уже несколько раз, несмотря на всю свою пошлость, поводом
к разрыву и несогласию между Петром Петровичем и молодым его другом. Вся глупость состояла в том, что Андрей Семенович действительно сердился. Лужин же
отводил на этом душу, а в настоящую минуту ему особенно хотелось позлить Лебезятникова.
Мы встали из-за
стола. Капитан с капитаншею отправились спать; а я пошел
к Швабрину, с которым и
провел целый вечер.
Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно
к службе привыкать. Встав из-за
стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин
отвез меня в трактир.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным
столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря
к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский,
провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
— А как быть? — И, подходя
к столу с чашкой в руке, она пробормотала: — Ночью
отведут куда подальше да и застрелят.
Ульяна Андреевна
отвела Райского
к окну, пока муж ее собирал и прятал по ящикам разбросанные по
столу бумаги и ставил на полки книги.
Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что у него есть дюк и паровые цыплята, что он выгодно продал на бирже партию бумажных одеял, а в парламенте свой голос, он садится обедать и, встав из-за
стола не совсем твердо, вешает
к шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги,
заводит будильник и ложится спать. Вся машина засыпает.
— Вот там; да ее не
заводим: многие гости обижаются на машину — старье, говорят! У нас теперь румынский оркестр… — И, сказав это, метрдотель повернулся, заторопился
к другому
столу.
Вернулась Ванда. Она медленно, осторожно уселась на край Жениной постели, там, где падала тень от лампового колпака. Из той глубокой, хотя и уродливой душевной деликатности, которая свойственна людям, приговоренным
к смерти, каторжникам и проституткам, никто не осмелился ее спросить, как она
провела эти полтора часа. Вдруг она бросила на
стол двадцать пять рублей и сказала...
— Ну, слава богу,
проводили! — сказал мне Зачатиевский, возвращаясь из передней, — теперь вы — наш гость! садитесь-ка сюда, поближе
к источнику! — прибавил он, усаживая меня
к столу, уставленному фруктами и питиями.
День он шел, а на ночь десятский
отводил его на очередную квартиру. Хлеб ему везде давали, а иногда и сажали за
стол ужинать. В одной деревне Орловской губернии, где он ночевал, ему сказали, что купец, снявший у помещика сад, ищет молодцов караульных. Василью надоело нищенствовать, а домой итти не хотелось, и он пошел
к купцу-садовнику и нанялся караульщиком за пять рублей в месяц.
В Крутогорске это называется"не терять золотых мгновений", и господа негоцианты действительно не теряют их, потому что я вижу их беспрерывно подступающих
к круглому
столу и, разумеется, не за тем, чтоб
проводить время праздно.
Подавали на
стол,
к чаю, красное крымское вино, тартинки с маслом и сыром, сладкие сухари. Играл на пианино все тот же маленький, рыжеватый, веселый Панков из консерватории, давно сохнувший по младшей дочке Любе, а когда его не было, то
заводили механический музыкальный ящик «Монопан» и плясали под него. В то время не было ни одного дома в Москве, где бы не танцевали при всяком удобном случае, до полной усталости.
Балалайкина, наконец, привезли, и мы могли приступить
к обеду. Жених и невеста, по обычаю, сели рядом, Глумов поместился подле невесты (он даже изумления не выказая, когда я ему сообщил о желании Фаинушки), я — подле жениха. Против нас сел злополучный меняло, имея по бокам посаженых отцов. Прочие гости разместились как попало, только Редедя
отвел себе место на самом конце
стола и почти не сидел, а стоял и, распростерши руки, командовал армией менял, прислуживавших за
столом.
«Эй, Борис, ступай в застенок, боярина допрашивать!» — «Иду, государь, только как бы он не
провел меня, я
к этому делу не привычен, прикажи Григорию Лукьянычу со мной идти!» — «Эй, Борис, вон за тем
столом земский боярин мало пьет, поднеси ему вина, разумеешь?» — «Разумею, государь, да только он на меня подозрение держит, ты бы лучше Федьку Басманова послал!» А Федька не отговаривается, куда пошлют, туда и идет.
Когда немножко выпивший и приосанившийся дьякон вошел в залу, где в это время стоял уже накрытый
к ужину
стол и тесно сдвинутые около него стулья, капитан Повердовня взял Ахиллу за локоть и,
отведя его
к столику, у которого пили водку, сказал...
Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте,
провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее
к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете стояли перед ним на
столе, не приподнял даже головы.
Он исчез, юрко скользя между
столов, сгибаясь на ходу, прижав локти
к бокам, кисти рук
к груди, вертя шершавой головкой и поблескивая узенькими глазками. Евсей,
проводив его взглядом, благоговейно обмакнул перо в чернила, начал писать и скоро опустился в привычное и приятное ему забвение окружающего, застыл в бессмысленной работе и потерял в ней свой страх.
Отрадина
провожает ее до дверей; потом, едва держась на ногах, подходит
к столу, опирается на него правой рукой и с напряжением смотрит на дверь спальни. В двери показывается Муров.
Журавка махнул рукой и потащил за двери свою синьору; а Анна Михайловна,
проводив гостей, вошла в комнату Долинского, села у его
стола, придвинула
к себе его большую фотографию и сидела как окаменелая, не замечая, как белобрюхой, холодной жабой проползла над угрюмыми, каменными массами столицы бесстыдно наглая, петербургская летняя ночь.
Иванов (с горечью). Господа, опять в моем кабинете кабак
завели!.. Тысячу раз просил я всех и каждого не делать этого… (Подходит
к столу.) Ну, вот, бумагу водкой облили… крошки… огурцы… Ведь противно!
Губернатору и графу Функендорфу угрожало то же самое: в зале пробило уже два часа, а они еще не жаловали. Обладавшие аппетитом гости напрасно похаживали около окон и посматривали на открытую дорогу, на которой должен был показаться экипаж, — однако его не было. Проходила уже и отсроченная четверть часа, и княгиня готовилась привстать и подать руку Рогожину, который имел привилегию
водить бабушку
к столу, как вдруг кто-то крикнул: «Едут!»
— Жареные рябчики! — вскричал толстый господин,
провожая жадным взором служанку, которая на большом блюде начала разносить жаркое. — Ну вот, почтеннейший, — продолжал он, обращаясь
к худощавому старику, — не говорил ли я вам, что блюда блюдам розь. В «Мысе Доброй Надежды» и пять блюд, но подают ли там за общим
столом вот это? — примолвил он, подхватя на вилку жареного рябчика.
Я помнил и
провел его в коридор, второй дверью налево. Здесь,
к моему восхищению, повторилось то же, что у Дюрока: потянув шнур, висевший у стены, сбоку
стола, мы увидели, как откинулась в простенке меж окон металлическая доска и с отверстием поравнялась никелевая плоскость, на которой были вино, посуда и завтрак. Он состоял из мясных блюд, фруктов и кофе. Для храбрости я выпил полный стакан вина и, отделавшись таким образом от стеснения, стал есть, будучи почти пьян.
— Войдите, — повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились в комнате. Между окном и
столом стоял человек в нижней рубашке и полосатых брюках, — человек так себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом, конец которого торчал как сучок. Ему было лет тридцать. Он
заводил карманные часы, а теперь приложил их
к уху.
Бенни сконфузился: его за это постыдили и
завели с ним срамной разговор. Он ушел, со слезами на глазах, в другую комнату, сел над
столом и закрыл ладонями уши.
К нему подошла вся компания и хватила над ним...
Мещанин сел
к их
столу, облокотился и
завел глаза.
Меня вам не
провести, а спесь я вашу сшибу!» И тут же в одно утро объявил мне, что вышел от Семена Матвеича приказ, чтобы мне вперед без приглашения
к обеденному
столу не являться…
— Ваше превосходительство, — опять выступила и ему одному вслух заговорила Байцурова, у нас что с трубами свадьба, что и без труб свадьба: дело попом петое, и жена мужу нерушимый кус. Не наша воля на то была, а ее да божья, что видим теперь ее здесь властной госпожой, а не невольною бранкою. Здесь холопы не доказчики, а жены нашего рода на мужей не пόслухи. Она все дело решила, и она, ваше превосходительство, ждет, что вы под руку ее
к столу сведете.
Бергер
проводил нас во флигель, где нам приготовлены четыре комнаты, снабженные всем нужным и ненужным с такой щедрой заботливостью, как будто бы мы приехали сюда не на месяц, а по крайней мере года на три. Капитан, по-видимому, остался доволен этой внимательностью
к нам со стороны хозяев. Только один раз, именно, когда Бергер, выдвинув ящик письменного
стола, показал поставленную для нас целую коробку длинных ароматных сигар, Василий Акинфиевич пробурчал вполголоса...
— Сейчас я вам пришлю казачка для услуг. Чай, завтрак, обед и ужин вы соблаговолите заказывать для себя сами, по своему желанию. Каждый вечер
к вам будет для этой цели приходить буфетчик. Наш погреб тоже
к вашим услугам. Целый день мы
провели в том, что размещали в пустых сараях солдат с их ружьями и амуницией. Вечером казачок принес нам холодной телятины, жареных дупелей, какой-то фисташковый торт и несколько бутылок красного вина. Едва мы сели за
стол, как явился Бергер.
И держался он с нею особенно, кланялся очень низко,
водил ее под руку
к столу и посылал ей летом через сторожа цветы, но наедине оставаться с нею избегал, из опасения поставить ее в неловкое положение.
В окно видно, как около зеленой лампы и телеграфного станка появляется белокурая голова телеграфиста; около нее показывается скоро другая голова, бородатая и в красной фуражке — должно быть, начальника полустанка. Начальник нагнулся
к столу, читает что-то на синем бланке и быстро
водит папиросой вдоль строк… Малахин идет
к своему вагону.
Кунин
провел рукой по глазам, и ему показалось, что рука его от этого стала мокрой. Он отошел от окна и мутными глазами обвел комнату, в которой ему еще слышался робкий, придушенный голос… Он взглянул на
стол…
К счастью, отец Яков забыл второпях взять с собой его проповеди… Кунин подскочил
к ним, изорвал их в клочки и с отвращением швырнул под
стол.
Ровно ото сна пробудилась Фленушка. Стала на месте,
провела рукой по лицу и, подсев
к столу, молвила...
— Уехали-то вы, матушка, поутру, а вечером того же дня гость
к ней наехал, весь вечер сидел с ней, солнышко взошло, как пошел от нее. Поутру опять долго сидел у ней и обедал, а после обеда куда-то уехал. И как только уехал, стала Марья Гавриловна в дорогу сряжаться, пожитки укладывать… Сундуков-то что, сундуков-то!.. Боле дюжины. Теперь в домике, опричь
столов да стульев, нет ничего, все
свезла…
После кутьи в горницах родные и почетные гости чай пили, а на улицах всех обносили вином, а непьющих баб, девок и подростков ренским потчевали. Только что сели за
стол, плачеи стали под окнами дома… Устинья
завела «поминальный плач», обращаясь от лица матери
к покойнице с зовом ее на погребальную тризну...
Гостей
провели по корвету, затем, когда все поднялись наверх, пробили артиллерийскую тревогу, чтобы показать, как военное судно быстро приготовляется
к бою, и потом повели в капитанскую каюту, где был накрыт
стол, на котором стояло множество бутылок, видимо обрадовавших племянника, дядю и руководителя внешней и внутренней политикой Гавайского королевства.
Висленев нетерпеливо сбросил пиджак и жилетку и уже хотел совсем раздеваться, но вместо того только
завел руку за расстегнутый ворот рубашки и до крови сжал себе ногтями кожу около сердца. Через несколько секунд он ослабил руку, подошел в раздумьи
к столу, взял перочинный ножик, открыл его и приставил
к крышке портфеля.
— Ну и пусть себе скрывают, а мне надо вылезать из ванны, — легкомысленно сказал я, и брат улыбнулся и позвал слугу, и вдвоем они вынули меня и одели. Потом я пил душистый чай из моего рубчатого стакана и думал, что жить можно и без ног, а потом меня
отвезли в кабинет
к моему
столу, и я приготовился работать.
«Которую я из грязи вытащил,
к себе приблизил и, можно сказать, облагодетельствовал, — ужаснулся он, — заместо как бы жены, и вдруг — с Тришкой, с хамом! А? В шелку
водил, с собой за один
стол, как барыню, а она… с Тришкой!»
Вызванный
к следователю, Николай Леопольдович объяснил, что по делу об отравлении князя Александра Павловича он ничего не знает, так как, если припомнит и сам г. следователь, он был во время совершения княжной преступления в Т., где
провел два дня, и прибыл в Шестово, когда князь уже лежал мертвый в кабинете. Относительно отравления княгини он также не может показать ничего, так как приехал из Москвы вечером, когда она уже лежала на
столе.
— Теперь
к столу! — весело сказал он,
отводя силой Ирену от зеркала. — Ты должна хотеть и пить, и есть — ты, наверное, утомилась с дороги?
Городовой встал с места, подал мне на прощанье руку, но я все еще соображал; Марья Дементьевна пошла его
провожать, но я все еще соображал; вслед за сим в соседней комнате раздалось громкое троекратное чмоканье, похожее на то, как бы кто-то понукал лошадь, но я все еще соображал; наконец,
к вечеру я сообразил, сел
к письменному
столу и написал самый благонамеренный фельетон, такой благонамеренный, какого никогда не напишут даже и сотрудники «Правительственного Вестника».
В это время в буфетную залу вошел приехавший тоже
провожать моего приятеля наш общий знакомый и направился
к нашему
столу.
— Что меня бесит, Ваня, это то, что ты не хочешь положить карты на
стол. Ты — ревнивец, а все
сводишь к принципам!.. Протестуешь из-за высшей морали. И тут у тебя нет искренности. Говори, что ты находишь в моих поступках… неблаговидного?
Толпа побежала за государем,
проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой, и вместе с уменьшившеюся, но еще довольно большою толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего-то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим
к крыльцу —
к обеду государя, и камер-лакеям, служившим за
столом и мелькавшим в окнах.