Неточные совпадения
— Друг мой,
ты говоришь совершенную правду о том, что честно и бесчестно. Но только я не знаю, к чему
ты говоришь ее, и не понимаю, какое отношение может она иметь ко мне. Я ровно ничего
тебе не говорил ни о каком намерении рисковать спокойствием
жизни, чьей бы то ни было, ни о чем подобном.
Ты фантазируешь, и больше ничего. Я прошу
тебя, своего приятеля, не забывать меня, потому что мне, как твоему приятелю, приятно
проводить время
с тобою, — только. Исполнишь
ты мою приятельскую просьбу?
— Срамник
ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что
с этой минуты согласной их
жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча
проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа во время его работы, но на все его вопросы отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
— Ну, если не разочарованный,то скептык,это еще хуже (выговор Михалевича отзывался его родиной, Малороссией). А
с какого права можешь
ты быть скептиком?
Тебе в
жизни не повезло, положим; в этом твоей вины не было:
ты был рожден
с душой страстной, любящей, а
тебя насильственно
отводили от женщин: первая попавшаяся женщина должна была
тебя обмануть.
— Что ж угадывать? Во мне все так просто и в
жизни моей так мало осложнений, что и без угадываний можно обойтись. Я даже рассказать
тебе о себе ничего особенного не могу. Лучше
ты расскажи. Давно уж мы не видались,
с той самой минуты, как я высвободился из Петербурга, — помнишь,
ты меня
проводил? Ну же, рассказывай: как
ты прожил восемь лет? Что предвидишь впереди?..
— Да, умер. Я скажу, что он любил
тебя, а вовсе не был сумасшедшим. Я не
сводил с него глаз и видел каждое его движение, каждое изменение его лица. И для него не существовало
жизни без
тебя. Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и я даже почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать…
— Мой каприз! — говорила ему Олимпиада, играя его курчавыми волосами или
проводя пальцем по тёмному пуху на его губе. —
Ты мне нравишься всё больше… У
тебя надёжное, твёрдое сердце, и я вижу, что, если
ты чего захочешь, — добьёшься… Я — такая же… Будь я моложе — вышла бы за
тебя замуж… Тогда вдвоём
с тобой мы разыграли бы
жизнь, как по нотам…
— Строители
жизни! Гущин — подаешь ли милостыню племяшам-то? Подавай хоть по копейке в день… немало украл
ты у них… Бобров! Зачем на любовницу наврал, что обокрала она
тебя, и в тюрьму ее засадил? Коли надоела — сыну бы отдал… все равно, он теперь
с другой твоей шашни
завел… А
ты не знал? Эх, свинья толстая.! А
ты, Луп, — открой опять веселый дом да и лупи там гостей, как липки… Потом
тебя черти облупят, ха-ха!..
С такой благочестивой рожей хорошо мошенником быть!.. Кого
ты убил тогда, Луп?
Должно бы быть то, что, когда в общество к моей сестре, дочери вступит такой господин, я, зная его
жизнь, должен подойти к нему, отозвать в сторону и тихо сказать: «голубчик, ведь я знаю, как
ты живешь, как
проводишь ночи и
с кем.
Ты отнимаешь у меня больше полумиллиона;
ты отнимаешь у меня возможность расплатиться
с долгами, возвратить то, что я похитил у
тебя;
ты отнимаешь у меня последнее средство примириться
с совестью и сделаться порядочным, честным человеком:
ты отнимаешь у меня надежду
провести жизнь в довольстве, счастливо, без горя и волнений…
«Что
ты, что
ты, дядя Буран! — говорю ему. — Нешто живому человеку могилу роют? Мы
тебя на амурскую сторону
свезем, там на руках понесем… Бог
с тобой». — «Нет уж, братец, — отвечает старик, — против своей судьбы не пойдешь, а уж мне судьба лежать на этом острову, видно. Так пусть уж… чуяло сердце… Вот всю-то
жизнь, почитай, все из Сибири в Расею рвался, а теперь хоть бы на сибирской земле помереть, а не на этом острову проклятом…»
— В город, душа моя, — говорил он ей, — переехать не хитро; но
ты вспомни, что состояние наше не шереметьевское: как этак начнешь помахивать туда да сюда, так и концы
с концами не
сведешь, придется занимать, а я в
жизнь мою, — говорит, — ни у кого копейкой не одолжался.
— Ну, этого уж не будет! — ровно встрепенувшись, молвила Марья Гавриловна. — Ни за что на свете! Пока не обвенчаны, шагу на улицу не ступлю, глаз не покажу никому… Тяжело ведь мне, Алешенька, — припадая на плечо к милому, тихо, со слезами она примолвила. — Сам посуди, как мы живем
с тобой!.. Ведь эта
жизнь совсем истомила меня… Может, ни единой ноченьки не
провожу без слез… Стыдно на людей-то смотреть.
И
ты с веселостью беспечной
Счастливый
провожала день;
И сладко
жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.
— Я не очень, а
ты б послушала, какого мнения о ней наш старший брат Лука! Он говорит, что «
провел с ней самое счастливейшее лето в своей
жизни». А ведь ему скоро пойдет восьмой десяток. И в самом деле, каких она там у него в прошлом году чудес наделала! Мужик у него есть Симка, медведей все обходил. Человек сорока восьми лет, и ишиасом заболел. Распотел и посидел на промерзлом камне — вот и ишиас… болезнь седалищного нерва… Понимаете, приходится в каком месте?
Хоть родитель ее, степенный посадник Фома Крутой, и впрямь крут, да твой родитель, Кирилл, тоже посадник, не хуже его, они же
с ним живут в превеликом согласии; издавна еще хлеб-соль
водят, так как и мы
с тобой, бывало, в каждой схватке
жизнь делили, зипуны
с одного плеча нашивали, да и теперь постоим друг за друга, хоть
ты меня и забыл, сподручника своего, Димитрия Смелого.
Хоть родитель ее, степенный посадник Фома Крутой, и впрямь крут, да твой родитель, Кирилл, тоже посадник, не хуже его, они же
с ним живут в превеликом согласии; издавна еще хлеб-соль
водят, так как и мы
с тобой, бывало, в каждой схватке
жизнь делили, зипуны
с одного плеча нашивали, да и теперь постоим друг за друга, хоть
ты меня и забыл, помощника своего, Дмитрия Смелого!