Неточные совпадения
— А ведь точно, — сказал хозяин, обратившись к Чичикову, тоже с
приятной улыбкой, — что может быть завидней ребяческого возраста: никаких забот, никаких
мыслей о будущем…
Уже начинал было он полнеть и приходить в те круглые и приличные формы, в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в зеркало, подумывал он о многом
приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими
мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я стал гадкий!» И после долго не хотел смотреться.
«Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?» — «Где находятся те счастливые места, в которых порхает
мысль ваша?» — «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?» Но он отвечал на все решительным невниманием, и
приятные фразы канули, как в воду.
— Да, я действительно вошь, — продолжал он, с злорадством прицепившись к
мысли, роясь в ней, играя и потешаясь ею, — и уж по тому одному, что, во-первых, теперь рассуждаю про то, что я вошь; потому, во-вторых, что целый месяц всеблагое провидение беспокоил, призывая в свидетели, что не для своей, дескать, плоти и похоти предпринимаю, а имею в виду великолепную и
приятную цель, — ха-ха!
Мысли его, и без того больные и бессвязные, стали мешаться все больше и больше, и вскоре сон, легкий и
приятный, обхватил его.
Говорили все и, как всегда, невнимательно слушая, перебивая друг друга, стремясь обнародовать свои
мысли. Брюнетка, туго зажатая в гладкое, как трико, платье красного цвета, толстогубая, в пенсне на крупном носу, доказывала
приятным грудным голосом...
Он казался алкоголиком, но было в нем что-то
приятное, игрушечное, его аккуратный сюртучок, белоснежная манишка, выглаженные брючки, ярко начищенные сапоги и уменье молча слушать, необычное для старика, — все это вызывало у Самгина и симпатию к нему и беспокойную
мысль...
«Надоели мне ее таинственные дела и странные знакомства», — ложась спать, подумал он о Марине сердито, как о жене. Сердился он и на себя; вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они не изменили, хотя явились какие-то бескостные
мысли,
приятные своей отвлеченностью.
«Ни жрец, ни жертва, а — свободный человек!» — додумался он, как бы издали следя за быстрым потоком
мыслей. Он стоял у окна в
приятном оцепенении и невольно улыбался, пощипывая бородку.
Мысли этого порядка развивались с
приятной легкостью, как бы самосильно. Память услужливо подсказывала десятки афоризмов: «Истинная свобода — это свобода отбора впечатлений». «В мире, где все непрерывно изменяется, стремление к выводам — глупо». «Многие стремятся к познанию истины, но — кто достиг ее, не искажая действительности?»
И то, что за всеми его старыми
мыслями живет и наблюдает еще одна, хотя и неясная, но, может быть, самая сильная, возбудило в Самгине
приятное сознание своей сложности, оригинальности, ощущение своего внутреннего богатства.
Удивительна была каменная тишина теплых, лунных ночей, странно густы и мягки тени, необычны запахи, Клим находил, что все они сливаются в один — запах здоровой, потной женщины. В общем он настроился лирически, жил в непривычном ему
приятном бездумье,
мысли являлись не часто и, почти не волнуя, исчезали легко.
«Гораздо больше людей, которые мешают жить, чем людей необходимых и
приятных мне. Легко избрать любую линию
мысли, но трудно создать удовлетворительное окружение из ближних».
Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста,
приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица.
Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.
Он стал весел, развязен и раза два гулял с Верой, как с посторонней, милой, умной собеседницей, и сыпал перед ней, без умысла и желания добиваться чего-нибудь, весь свой запас
мыслей, знаний, анекдотов, бурно играл фантазией, разливался в шутках или в задумчивых догадках развивал свое миросозерцание, — словом, жил тихою, но
приятною жизнью, ничего не требуя, ничего ей не навязывая.
— Хорошо, Вера Павловна, я начну говорить вам грубости, если вам это
приятнее. В вашей натуре, Вера Павловна, так мало женственности, что, вероятно, вы выскажете совершенно мужские
мысли.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней:
приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких
мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
А Вера Павловна чувствовала едва ли не самую
приятную из всех своих радостей от мастерской, когда объясняла кому-нибудь, что весь этот порядок устроен и держится самими девушками; этими объяснениями она старалась убедить саму себя в том, что ей хотелось думать: что мастерская могла бы идти без нее, что могут явиться совершенно самостоятельно другие такие же мастерские и даже почему же нет? вот было бы хорошо! — это было бы лучше всего! — даже без всякого руководства со стороны кого-нибудь не из разряда швей, а исключительно
мыслью и уменьем самих швей: это была самая любимая мечта Веры Павловны.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно
приятному…» Эта
мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Дорогой у них с Платовым очень мало
приятного разговора было, потому они совсем разных
мыслей сделались: государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут — всё могут сделать, но только им полезного ученья нет.
Через два месяца буду сам передавать вам мои
мысли. Это первая
приятная минута нового, ожидающего меня положения. Будьте снисходительны ко всему вздору, который я вам буду говорить после принужденного 13-летнего молчания…
Отцу Стефану мильон
приятных вещей: я с истинным утешением останавливаю
мысль на этом чистом и благородном создании. Тоска глядеть на окружающих меня попов…
Похвала так могущественно действует не только на чувство, но и на ум человека, что под ее
приятным влиянием мне показалось, что я стал гораздо умнее, и
мысли одна за другой с необыкновенной быстротой набирались мне в голову.
— Отчего же никому? — произнес протяжно Салов: у него в это время мелькнула
мысль: «За что же это он меня одного будет этим мучить, пусть и другие попробуют этой прелести!» У него от природы была страсть хоть бы чем-нибудь да напакостить своему ближнему. — Вы бы позвали и других ваших знакомых: Марьеновского, как этих, — Замина и Петина; я думаю, перед более многочисленной публикой и читать
приятнее?
Павла покоробило даже при этих словах. Сам он был в настоящие минуты слишком счастлив, — будущность рисовалась ему в слишком светлых и
приятных цветах, — чтобы сочувствовать озлобленным
мыслям и сетованиям Дрозденко; так что он, больше из приличия, просидел у него с полчаса, а потом встал и начал прощаться.
Я знаю очень много полезных и даже
приятного образа
мыслей людей, которые прямо говорят: зачем я в деревню поеду — там мне, наверное, руки к лопаткам закрутят!
Кто испытывал
приятное ощущение входить начальническим образом на лестницы присутственных мест, тот поймет, конечно, что решительно надобно быть человеком с самыми тупыми нервами, чтоб не испытать в эта минуты какого-то гордого сознания собственного достоинства; но герой мой, кажется, не ощущал этого — так, видно, было много на душе его тяжелых и мрачных
мыслей. Он шел, потупя голову и стараясь только не отстать от своего начальника.
Часовой опять закричит: «пушка» — и вы услышите тот же звук и удар, те же брызги, или закричит: «маркела!», [Мортира.] и вы услышите равномерное, довольно
приятное и такое, с которым с трудом соединяется
мысль об ужасном, посвистывание бомбы, услышите приближающееся к вам и ускоряющееся это посвистывание, потом увидите черный шар, удар о землю, ощутительный, звенящий разрыв бомбы.
Как только я остался один в этом тихом уголке, вдруг все мои прежние
мысли и воспоминания выскочили у меня из головы, как будто их никогда не было, и я весь погрузился в какую-то невыразимо
приятную задумчивость.
Успокоившись на сем решении, он
мыслями своими обратился на более
приятный и отрадный предмет: в далеко еще не остывшем сердце его, как мы знаем, жила любовь к Людмиле, старшей дочери адмиральши.
Этот дружеский обмен
мыслей привел нас в самое
приятное расположение духа, а дабы скрепить наш союз прочно и навсегда, Прудентов и Молодкин сообщили нам краткие биографические о себе сведения, чем, разумеется, и нас вызвали на взаимность.
Она ничего не ответила, но
мысль о возможности протянуться свободно на удобной, покойной кровати и полежать одной, неподвижно, хоть полчаса, показалась ей необыкновенно
приятной, почти радостной. Теперь она уже не находила никаких возражений против фатовской наружности капитана и против его предложения.
«Одним словом, — так заканчивалась заметка, — если оставить в стороне некоторые щекотливые вопросы, вызывающие (быть может, и справедливое) осуждение, м-р Гомперс оказался не только превосходным оратором и тонким политиком, но и очень
приятным собеседником, которому нельзя отказать в искреннем пафосе и возвышенном образе
мыслей.
Сначала она думала о грехах, потом направила
мысли свои к более
приятному и стала размышлять о добродетелях.
Кожемякин прислушивался к себе, напряжённо ожидая — не явятся ли какие-нибудь
мысли и слова, удобные для этой женщины, недавно ещё
приятной ему, возбуждавшей хорошую заботу о ней, думы о её судьбе. И снова чувствовал — почти видел — что в нём тихо, пусто.
Одним словом, калмыки в
мыслях своих представляли, что сей путь будет для них, как прежде всегда было,
приятною прогулкою от песчаных равнин Волги и Урала до гористых вершин Иртыша.
В голове, утомленной шестидневным лихорадочным бредом, чувствовалось теперь ленивое и
приятное отсутствие
мыслей.
Видно было, что пробуждение его совершилось под влиянием самых
приятных, счастливых
мыслей.
Серебряков(поцеловав дочь). Прощай… Все прощайте! (Подавая руку Астрову.) Благодарю вас за
приятное общество… Я уважаю ваш образ
мыслей, ваши увлечения, порывы, но позвольте старику внести в мой прощальный привет только одно замечание: надо, господа, дело делать! Надо дело делать! (Общий поклон.) Всего хорошего! (Уходит.)
И
мыслей благородных пропасть, и возвышенных чувств через край, и все это таким
приятным слогом выражалось, что мы начитаться не могли.
— Ужин для меня, — толковал он своим собеседникам, — самая
приятная вещь, так как человек, покончив всякого рода сношения с себе подобными, делается, наконец, полным распорядителем самого себя, своих
мыслей и своих чувств.
Этим переходом разговора на Домну Осиповну он полагал доставить Бегушеву
приятный предмет для разговора и тем отвлечь его от мрачных
мыслей.
Гораздо
приятнее было бы к даме какой-нибудь! «К Домне Осиповне, — чего же лучше!» — пришла ему вдруг счастливая
мысль, и он, не откладывая времени, вышел из кондитерской, взял извозчика и покатил в Таганку; но там ему сказали, что Домна Осиповна переехала на Никитскую в свой большой дом.
Подозревая в нём соперника, Яков Артамонов боялся столкновений с поручиком, но у него не возникало
мысли о том, чтоб уступить Маврину Полину, — женщина становилась всё
приятнее ему. Всё-таки он уже не однажды предупреждал её...
Иван Матвеич до самой смерти казался моложавым: щеки у него были розовые, зубы белые, брови густые и неподвижные, глаза
приятные и выразительные — светлые черные глаза, настоящий агат; он вовсе не был капризен и обходился со всеми, даже со слугами, очень учтиво… Но боже мой! как мне было тяжело с ним, с какою радостью я всякий раз от него уходила, какие нехорошие
мысли возмущали меня в его присутствии! Ах, я не была в них виновата!.. Не виновата я в том, что из меня сделали…
Итак, значительное лицо сошел с лестницы, сел в сани и сказал кучеру: «К Каролине Ивановне», а сам, закутавшись весьма роскошно в теплую шинель, оставался в том
приятном положении, лучше которого и не выдумаешь для русского человека, то есть когда сам ни о чем не думаешь, а между тем
мысли сами лезут в голову, одна другой
приятнее, не давая даже труда гоняться за ними и искать их.
Таким образом, день прошел весьма скоро. Юлии не хотелось ехать; она готова была остаться тут еще день, неделю, месяц. Когда она села в экипаж, сердце ее замерло при одной
мысли, что она после такого
приятного общества должна воротиться в свою лачугу, встретиться с несносным супругом.
Коврин стал читать дальше, но ничего не понял и бросил.
Приятное возбуждение, то самое, с каким он давеча танцевал мазурку и слушал музыку, теперь томило его и вызывало в нем множество
мыслей. Он поднялся и стал ходить по комнате, думая о черном монахе. Ему пришло в голову, что если этого странного, сверхъестественного монаха видел только он один, то, значит, он болен и дошел уже до галлюцинаций. Это соображение испугало его, но ненадолго.
«И я мог так унизиться… оторваться от всего!» — начал было он упрекать себя, но поспешно прервал свои
мысли. Да и унизительно показалось ему плакаться; гораздо
приятнее было на кого-нибудь поскорей рассердиться.
Отговорка Гоголя признана была нами за чистую выдумку; но теперь я отступаюсь от этой
мысли, признаю вполне возможным, что обыкновенное письмо о затруднении в уплате процентов по имению, заложенному в Приказе общественного призрения, могло так расстроить Гоголя, что всякое торжество,
приятное самолюбию человеческому, могло показаться ему грешным и противным.