Уверенный тон, которым говорил Чжан-Бао, сильно действовал на удэхейца, и я увидел, что авторитет моего
приятеля поднимался все выше и выше. Это нисколько не задевало моего самолюбия, и я со вниманием слушал повествования всех троих.
Неточные совпадения
Приятели наконец
поднялись и стали прощаться.
Проповедник умолк; но мичман
поднялся в моих глазах, он с таким недвусмысленным чувством отвращения смотрел на взошедшую депутацию, что мне пришло в голову, вспоминая проповедь его
приятеля, что он принимает этих людей если не за мечи и кортики сатаны, то хоть за его перочинные ножики и ланцеты.
Чего жесточе удара было для меня, когда я во дни оны услышал, что вы, немилосердная, выходите замуж: я выдержал нервную горячку, чуть не умер, чуть в монахи не ушел, но сначала порассеял меня мой незаменимый
приятель Неведомов, хватил потом своим обаянием университет, и я
поднялся на лапки.
С помощью моего нового
приятеля я
поднялся к окну. Отвязав ремень, я обвил его вокруг рамы и, держась за оба конца, повис в воздухе. Затем, отпустив один конец, я спрыгнул на землю и выдернул ремень. Валек и Маруся ждали меня уже под стеной снаружи.
Жить в ее близости, посещать ее, делить с ней развращенную меланхолию модной дамы, которая и тяготится и скучает светом, а вне его круга существовать не может, быть домашним другом ее и, разумеется, его превосходительства… пока… пока минет каприз и приятель-плебей потеряет свою пикантность и тот же тучный генерал или господин Фиников его заменит — вот это возможно, и приятно, и, пожалуй, полезно… говорит же она о полезном применении моих талантов! — а тот умысел несбыточен! несбыточен…"В душе Литвинова
поднимались, как мгновенные удары ветра перед грозой, внезапные, бешеные порывы…
Ободривши себя такими замечаниями, он упросил Дороша, который посредством протекции ключника имел иногда вход в панские погреба, вытащить сулею сивухи, и оба
приятеля, севши под сараем, вытянули немного не полведра, так что философ, вдруг
поднявшись на ноги, закричал: «Музыкантов! непременно музыкантов!» — и, не дождавшись музыкантов, пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака.
Полояров снова было запел как ни в чем не бывало, но Татьяна Николаевна тотчас же
поднялась с места, мигнула Устинову и громко стала прощаться со своей подругой. Вслед за ней
поднялись и Устинов с Хвалынцевым. Подвиляньский, обладавший большим тактом, чем его
приятель Полояров, перестал аккомпанировать и тоже взялся за шляпу.
Купцы с офицером
поднялись на палубу. В каюте остались только двое
приятелей и Перновский.
Расчувствовался он, хам,
поднялся и говорит своим
приятелям: «Выпьем, говорит, за процветание!
Квартира его занимала целый флигелек с подъездом на переулок, выкрашенный в желтоватую краску. Окна
поднимались от тротуара на добрых два аршина. По лесенке заново выштукатуренных сеней шел красивый половик. Вторая дверь была обита светло-зеленым сукном с медными бляшками. Передняя так и блистала чистотой. Докладывать о госте ходил мальчик в сером полуфрачке. В этих подробностях обстановки Иван Алексеевич узнавал франтоватость своего
приятеля.
— Начнем с самого начала, — сказал художник.
Приятели вошли в узкий коридорчик, освещенный лампою с рефлектором. Когда они отворили дверь, то в передней с желтого дивана лениво
поднялся человек в черном сюртуке, с небритым лакейским лицом и с заспанными глазами. Тут пахло, как в прачечной, и кроме того еще уксусом. Из передней вела дверь в ярко освещенную комнату. Медик и художник остановились в этой двери и, вытянув шеи, оба разом заглянули в комнату.