Неточные совпадения
Но торжество «вольной немки»
приходило к концу само собою.
Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы,
по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить
по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые
ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться, но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к концу; до тех пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки
приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее с плеч.
— Фатеру
по ночам не нанимают; а к тому же вы должны с дворником
прийти.
Фенечка, в особенности, до того с ним освоилась, что однажды
ночью велела разбудить его: с Митей сделались судороги; и он
пришел и,
по обыкновению полушутя, полузевая, просидел у ней часа два и помог ребенку.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной
ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал
по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем
пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
— Он к вам частенько, — сказал дворник, — надоел
по ночам, проклятый: уж все выйдут, и все
придут: он всегда последний, да еще ругается, зачем парадное крыльцо заперто… Стану я для него тут караулить крыльцо-то!
Но Григорий Васильевич не приходит-с, потому служу им теперь в комнатах один я-с — так они сами определили с той самой минуты, как начали эту затею с Аграфеной Александровной, а на
ночь так и я теперь,
по ихнему распоряжению, удаляюсь и ночую во флигеле, с тем чтобы до полночи мне не спать, а дежурить, вставать и двор обходить, и ждать, когда Аграфена Александровна придут-с, так как они вот уже несколько дней ее ждут, словно как помешанные.
Домой, то есть в дом тех хозяев, у которых жил ее покойный отец, она являлась примерно раз в неделю, а
по зимам
приходила и каждый день, но только лишь на
ночь, и ночует либо в сенях, либо в коровнике.
Приказ наступать назавтра обрадовал моих спутников. Все стали суетиться, разбирать имущество и укладывать его
по местам. После бури атмосфера
пришла в равновесие и во всей природе воцарилось спокойствие. Особенно тихими были вечера.
Ночи стали прохладными.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой
ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и
прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые,
по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
Мы стали спрашивать, казеннокоштные студенты сказали нам
по секрету, что за ним
приходили ночью, что его позвали в правление, потом являлись какие-то люди за его бумагами и пожитками и не велели об этом говорить.
И развязка не заставила себя ждать. В темную
ночь, когда на дворе бушевала вьюга, а в девичьей все улеглось
по местам, Матренка в одной рубашке, босиком, вышла на крыльцо и села. Снег хлестал ей в лицо, стужа пронизывала все тело. Но она не шевелилась и бесстрашно глядела в глаза развязке, которую сама придумала. Смерть
приходила не вдруг, и процесс ее не был мучителен. Скорее это был сон, который до тех пор убаюкивал виноватую, пока сердце ее не застыло.
На другой день,
придя в «Развлечение» просить аванс
по случаю ограбления, рассказывал финал своего путешествия: огромный будочник, босой и в одном белье, которому он назвался дворянином, выскочил из будки, повернул его к себе спиной и гаркнул: «Всякая сволочь
по ночам будет беспокоить!» — и так наподдал ногой — спасибо, что еще босой был, — что Епифанов отлетел далеко в лужу…
Приходили поодиночке и
по двое и уходили так же через черный ход
по пустынным
ночью Кузнецкому мосту и Газетному переулку (тогда весь переулок от Кузнецкого моста до Никитской назывался Газетным), до Тверской, в свои «Черныши» и дом Олсуфьева, где обитали и куда приезжали и
приходили переночевать нелегальные…
Потом на «тот свет» отправился пан Коляновский, который,
по рассказам, возвращался оттуда
по ночам. Тут уже было что-то странное. Он мне сказал: «не укараулишь», значит, как бы скрылся, а потом
приходит тайком от домашних и от прислуги. Это было непонятно и отчасти коварно, а во всем непонятном, если оно вдобавок сознательно, есть уже элемент страха…
В длинные зимние
ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба,
придя к нему
по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!»
По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Он денег твоих, десяти тысяч, пожалуй, не возьмет, пожалуй, и
по совести не возьмет, а
ночью придет и зарежет, да и вынет их из шкатулки.
По поводу открытой Бычковым приписки на «рае Магомета» у Лизы задался очень веселый вечер. Переходя от одного смешного предмета к другому, гости засиделись так долго, что когда Розанов, проводив до ворот Полиньку Калистратову,
пришел к своей калитке, был уже второй час
ночи.
— Потому что Сергей Иваныч ему
по морде дали… Из-за Нинки. К Нинке
пришел один старик… И остался на
ночь… А у Нинки был красный флаг… И старик все время ее мучил… А Нинка заплакала и убежала.
Мать ни за что не хотела стеснить его свободу; он жил в особом флигеле, с приставленным к нему слугою, ходил гулять
по полям и лесам и
приходил в дом, где жила Марья Михайловна, во всякое время, когда ему было угодно, даже
ночью.
Впрочем, надо сознаться во всем откровенно: от расстройства ли нерв, от новых ли впечатлений в новой квартире, от недавней ли хандры, но я мало-помалу и постепенно, с самого наступления сумерек, стал впадать в то состояние души, которое так часто
приходит ко мне теперь, в моей болезни,
по ночам, и которое я называю мистическим ужасом.
— Братья… — это она. — Братья! Вы все знаете: там, за Стеною, в городе — строят «Интеграл». И вы знаете:
пришел день, когда мы разрушим эту Стену — все стены — чтобы зеленый ветер из конца в конец —
по всей земле. Но «Интеграл» унесет эти стены туда, вверх, в тысячи иных земель, какие сегодня
ночью зашелестят вам огнями сквозь черные ночные листья…
Странные мысли
приходили ему в голову в эту
ночь — одинокие мысли, то печальные, то жуткие, то мелочно, по-детски, смешные.
С такими мыслями он часто бродил теперь
по городу в теплые
ночи конца мая. Незаметно для самого себя он избирал все одну и ту же дорогу — от еврейского кладбища до плотины и затем к железнодорожной насыпи. Иногда случалось, что, увлеченный этой новой для него страстной головной работой, он не замечал пройденного пути, и вдруг,
приходя в себя и точно просыпаясь, он с удивлением видел, что находится на другом конце города.
Видят парни, что дело дрянь выходит: и каменьями-то ему в окна кидали, и ворота дегтем
по ночам обмазывали, и собак цепных отравливали — неймет ничего! Раскаялись.
Пришли с повинной, принесли
по три беленьких, да не на того напали.
Вижу, вся женщина в расстройстве и в исступлении ума: я ее взял за руки и держу, а сам вглядываюсь и дивлюсь, как страшно она переменилась и где вся ее красота делась? тела даже на ней как нет, а только одни глаза среди темного лица как в
ночи у волка горят и еще будто против прежнего вдвое больше стали, да недро разнесло, потому что тягость ее тогда к концу
приходила, а личико в кулачок сжало, и
по щекам черные космы трепятся.
— Царица небесная! Владычица моя! На тебя только моя надежда, всеми оставлена: и родными и прислугою… Что это? Помилуйте, до чего безнравственность доходит:
по ночам бегают… трубку курят… этта одна пьяная
пришла… Содом и Гоморр! Содом и Гоморр!
— Хорошо, если так. А у вас все еще по-старому: можно
прийти в гости
ночью и сейчас ужин состряпают?
Еще в 1871 году, когда я шел в бурлацкой лямке, немало мы схоронили в прибрежных песках Волги умерших рядом с нами товарищей, бурлаков, а
придя в Рыбинск и работая конец лета на пристани, в артели крючников, которые умирали тут же, среди нас, на берегу десятками и трупы которых
по ночам отвозили в переполненных лодках хоронить на песчаный остров, — я немало повидал холерных ужасов.
Я только один раз был у него летом, кажется, в мае месяце. Он,
по обыкновению, лежал на диване; окна были открыты, была теплая
ночь, а он в меховой шапке читал гранки. Руки никогда не подавал и, кто бы ни
пришел, не вставал с дивана.
Мне известно,
по слухам самым интимнейшим (ну предположите, что сама Юлия Михайловна впоследствии, и уже не в торжестве, а почтираскаиваясь, — ибо женщина никогда вполнене раскается — сообщила мне частичку этой истории), — известно мне, что Андрей Антонович
пришел к своей супруге накануне, уже глубокою
ночью, в третьем часу утра, разбудил ее и потребовал выслушать «свой ультиматум».
— Как вы смеете так стучать среди
ночи? — грозно, но замирая от страху, крикнул Лямшин,
по крайней мере минуты через две решившись отворить снова форточку и убедившись, наконец, что Шатов
пришел один.
Аггей Никитич, возвратясь из Синькова, конечно, не спал и, прохаживаясь длинными шагами
по своей зальце, поджидал, какого рода ответ привезет ему поручик. Тот, не заезжая даже домой, явился к нему часу во втором
ночи. Узнав из записки, как взглянул господин камер-юнкер на вызов, Аггей Никитич
пришел в несказанную ярость.
А защита против всего этого была плохая, потому что, кроме ветхой прислуги, о которой было сказано выше, ночной погорелковский штат весь воплощался в лице хроменького мужичка Федосеюшки, который, за два рубля в месяц,
приходил с села сторожить
по ночам господскую усадьбу и обыкновенно дремал в сенцах, выходя в урочные часы, чтоб сделать несколько ударов в чугунную доску.
Ночью она ворочалась с боку на бок, замирая от страха при каждом шорохе, и думала: «Вот в Головлеве и запоры крепкие, и сторожа верные, стучат себе да постукивают в доску не уставаючи — спи себе, как у Христа за пазушкой!» Днем ей
по целым часам приходилось ни с кем не вымолвить слова, и во время этого невольного молчания само собой
приходило на ум: вот в Головлеве — там людно, там есть и душу с кем отвести!
Арестанты почти все говорили
ночью и бредили. Ругательства, воровские слова, ножи, топоры чаще всего
приходили им в бреду на язык. «Мы народ битый, — говорили они, — у нас нутро отбитое; оттого и кричим
по ночам».
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели, глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами на нём сушат кровь человека, как пускают
по ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а
ночью в стойло
приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
В одно прекрасное утро, после
ночи, проведенной почти без сна, Алексей Степаныч, несколько похудевший и побледневший, рано
пришел к отцу, который сидел,
по своему обыкновению, на своем крылечке.
Пока я курил и думал,
пришел Тоббоган. Он обратился ко мне, сказав, что Проктор просит меня зайти к нему в каюту, если я сносно себя чувствую. Я вышел. Волнение стало заметно сильнее к
ночи. Шхуна, прилегая с размаха, поскрипывала на перевалах. Спустясь через тесный люк
по крутой лестнице, я прошел за Тоббоганом в каюту Проктора. Это было чистое помещение сурового типа и так невелико, что между столом и койкой мог поместиться только мат для вытирания ног. Каюта была основательно прокурена.
Иногда к хозяйке
приходил ночевать любовник, пьяный мужик, бушевавший
по ночам и наводивший на детей и на Дарьюшку ужас.
— Я лучше к тебе
приду с тетрадкой… А то у меня всё длинные… и пора мне идти! Потом — плохо я помню… Всё концы да начала вертятся на языке… Вот, есть такие стихи — будто я иду
по лесу
ночью и заплутался, устал… ну, — страшно… один я… ну, вот, я ищу выхода и жалуюсь...
Ночью Дарья Михайловна сообщила мне, что родилась девочка, но что роженица в опасном положении; потом
по коридору бегали, был шум. Опять
приходила ко мне Дарья Михайловна и с отчаянным лицом, ломая руки, говорила...
Когда Зинаида Федоровна
по ночам, поджидая своего Жоржа, неподвижно глядела в книгу, не перелистывая страниц, или когда вздрагивала и бледнела оттого, что через комнату проходила Поля, я страдал вместе с нею, и мне
приходило в голову — разрезать поскорее этот тяжелый нарыв, сделать поскорее так, чтобы она узнала все то, что говорилось здесь в четверги за ужином, но — как это сделать?
Вечером в этот день Даша в первый раз была одна. В первый раз за все время Долинский оставил ее одну надолго. Он куда-то совершенно незаметно вышел из дома тотчас после обеда и запропастился. Спустился вечер и угас вечер, и темная, теплая и благоуханная
ночь настала, и в воздухе запахло спящими розами, а Долинский все не возвращался. Дору это, впрочем, по-видимому, совсем не беспокоило, она проходила часов до двенадцати
по цветнику, в котором стоял домик, и потом
пришла к себе и легла в постель.
Ночь придет — чекалки (шакалы, по-нашему) песню свою затянут…
Когда
пришло время сеять овес, я пробовал двоить, скородить, сеять и делал все это добросовестно, не отставая от работника; я утомлялся, от дождя и от резкого холодного ветра у меня подолгу горели лицо и ноги,
по ночам снилась мне вспаханная земля.
Сначала все
по ночам он
приходил ко мне, а потом и днем…
Ночью, в то время как все его домашние, утомленные бессонницей, заснули, он встал и, хотя в совершенном беспамятстве, но
по какой-то машинальной привычке, отправился прямо в свой кабинет и
пришел умереть на моей постели.
Долгов в каждый момент своей жизни был увлечен чем-нибудь возвышенным: видел ли он, как это было с ним в молодости, искусную танцовщицу на сцене, — он всюду кричал, что это не женщина, а оживленная статуя греческая; прочитывал ли какую-нибудь книгу, пришедшуюся ему
по вкусу, — он дни и
ночи бредил ею и даже прибавлял к ней свое, чего там вовсе и не было; захватывал ли во Франции власть Людовик-Наполеон, — Долгов
приходил в отчаяние и говорил, что это узурпатор, интригант; решался ли у нас крестьянский вопрос, — Долгов ожидал обновления всей русской жизни.
Он недолго дожидался разрешения этой загадки. Возвращаясь, часу в двенадцатом
ночи, в свою комнату, шел он
по темному коридору. Вдруг кто-то сунул ему в руку записку. Он оглянулся: от него удалялась девушка, как ему показалось, Натальина горничная. Он
пришел к себе, услал человека, развернул записку и прочел следующие строки, начертанные рукою Натальи...