Неточные совпадения
— Ах, виноват, — поправился Сарматов, придавая своей щетинистой, изборожденной морщинами роже серьезное выражение, — у меня тогда оторвало пуговицу у мундира, и я чуть не попал за это на гауптвахту. Уверяю вас… Такой странный случай: так прямо через меня и переехали. Представьте себе, четверка лошадей, двенадцать человек
прислуги, наконец
орудие с лафетом.
Офицер этот расскажет вам, — но только, ежели вы его расспросите, — про бомбардирование 5-го числа, расскажет, как на его батарее только одно
орудие могло действовать, и из всей
прислуги осталось 8 человек, и как всё-таки на другое утро 6-го он палил [Моряки все говорят палить, а не стрелять.] из всех
орудий; расскажет вам, как 5-го попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет вам из амбразуры батареи и траншеи неприятельские, которые не дальше здесь, как в 30-40 саженях.
Батарея выстраивается, и начинается пальба. Земля стонет от выстрелов, огни беспрестанно вспыхивают, и дым, в котором едва можно различить движущуюся
прислугу около
орудий, застилает глаза.
И опять ахнула тяжелая пушка… Теперь снаряд упал почти рядом с крайним
орудием сербской батареи и один из находившихся около зарядного ящика артиллеристов, их числа орудийной
прислуги, тяжело охнув, стал медленно опускаться на землю. Несчастному снесло половину плеча и руку осколком снаряда. Иоле вздрогнул всем телом и метнулся, было, вперед...
На миг все заволокло туманом в глазах Иоле… В этом тумане он только смутно различил перебитые свои батарейные
орудия; трупы погибшей на своем посту орудийной
прислуги и две еще целые и невредимые пушки, оставшиеся чудом неиспорченными под огнем неприятельских
орудий. Быстрая мысль вихрем осенила молодую голову Иоле.
До ушей Иоле долетел этот отважный ответ, достойный его героя-брата. Юноша весь загорелся, весь ожил, услыша его. Глаза его сверкнули, как раскаленные уголья. Он бросился с криком «живио» к двум уцелевшим от австрийских снарядов
орудиям, с оставшейся y них в живых батарейной
прислугой и в последний раз скомандовал: пли! В последний раз, потому что передовые части синей лавины уже докатились до подножия горы, занятой их батареей и сейчас ожесточенно дрались с пехотинцами-юнаками, защищавшими там внизу гору.
— Четыре наши
орудия уже погублены… орудийная
прислуга успела смениться три раза… У трех пушек отбиты замки… О, Танасио! Если бы можно было броситься в штыки на этих проклятых! — заключил взволнованный Иоле дрожащим голосом.
Но вот снова с горы из-за леса, занятого теперь русскими батареями, грянули русские пушки. Они словно вдохнули новую бодрость в русских богатырей. Теперь могучее «ура» полилось уже далеко впереди, над самыми неприятельскими окопами. Австрийцы и немцы беспорядочно отступали, бросая
орудия и снаряды, бросая винтовки, сабли и патронные ящики. На одних передках
орудий улепетывала батарейная
прислуга, спасаясь беспорядочным бегством.
На нашей, двенадцатой, к концу третьего дня осталось только три
орудия — остальные подбиты, — шесть человек
прислуги и один офицер — я.
Артиллерист-поручик с обнаженною шашкою крутился верхом среди пушек, застрявших в гуще обозов. Орудийная
прислуга, не глядя на него, рубила постромки у
орудий.
Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих
орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятелей, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около
орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в
орудие или в лошадь), — из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту.
—
Прислуга к
орудиям! — скомандовал офицер, и через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.