Неточные совпадения
Окна в светлице были маленькие, с круглыми тусклыми
стеклами, какие встречаются ныне только в старинных церквах, сквозь которые иначе нельзя было глядеть, как
приподняв надвижное
стекло.
Открыв глаза, он увидал лицо свое в дыме папиросы отраженным на
стекле зеркала; выражение лица было досадно неумное, унылое и не соответствовало серьезности момента: стоит человек,
приподняв плечи, как бы пытаясь спрятать голову, и через очки, прищурясь, опасливо смотрит на себя, точно на незнакомого.
Клим согнул шею,
приподнял плечи, посматривая направо и налево в мокрые
стекла магазинов, освещенных внутри так ярко, как будто в них торговали солнечными лучами летних дней.
Ставни окон были прикрыты,
стекла — занавешены, но жена писателя все-таки изредка подходила к окнам и,
приподняв занавеску, смотрела в черный квадрат! А сестра ее выбегала на двор, выглядывала за ворота, на улицу, и Клим слышал, как она, вполголоса, успокоительно сказала сестре...
Вагон осторожно дернуло, брякнули сцепления, Крэйтон
приподнял занавеску окна; деревья за окном шевелились, точно стирая тьму со
стекла, мутно проплыло пятно просеки, точно дорога к свету.
Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез в сени. Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее груди. Потом тихо повернулась, прошла в комнату и,
приподняв занавеску, посмотрела в окно. За
стеклом неподвижно стояла черная тьма.
Она назвала первое попавшееся на язык имя и отчество. Это был старый, уморительный прием, «трюк», которым когда-то спасся один из ее друзей от преследования сыщика. Теперь она употребила его почти бессознательно, и это подействовало ошеломляющим образом на первобытный ум грека. Он поспешно вскочил со скамейки,
приподнял над головой белую фуражку, и даже при слабом свете, падавшем сквозь
стекла над салоном, она увидела, как он быстро и густо покраснел.
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром полу и даже не пошевелилась, не
приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь грязные зеленые
стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам: женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное сознание женщины в неприкосновенности, в святости своих тайных прелестей.
Я
приподнял голову и вздрогнул; точно, я не обманывался: жалобный крик примчался издалека и прильнул, словно дребезжа, к черным
стеклам окон.
Она уже узнала князя и не отрывала глаз от его фигуры. Трудно описать восторг и страдание, какими светилось ее некрасивое лицо! Ее глаза улыбались и блестели, губы дрожали и смеялись, а лицо тянулось ближе к
стеклам. Держась обеими руками за цветочный горшок, немного
приподняв одну ногу и притаив дыхание, она напоминала собаку, которая делает стойку и с страстным нетерпением ожидает «пиль!»