Неточные совпадения
X л е
с т а к о в (принимая деньги).Покорнейше благодарю. Я вам тотчас
пришлю их из деревни… у меня это вдруг… Я вижу, вы благородный человек. Теперь
другое дело.
Стародум (берет у Правдина табак). Как ни
с чем? Табакерке цена пятьсот рублев.
Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку.
Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что
другой пришел домой ни
с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы.
Читая эти письма, Грустилов
приходил в необычайное волнение.
С одной стороны, природная склонность к апатии,
с другой, страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Никто не станет отрицать, что это картина не лестная, но иною она не может и быть, потому что материалом для нее служит человек, которому
с изумительным постоянством долбят голову и который, разумеется, не может
прийти к
другому результату, кроме ошеломления.
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова. На
другой же день бригадир
прислал к Дмитрию Прокофьеву на постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «
с утеснением». Сам же, надев вицмундир, пошел в ряды и, дабы постепенно приучить себя к строгости,
с азартом кричал на торговцев...
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно
с молоком бабы-кормилицы, он, как участник
с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались
другие качества,
приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
— В кого же дурной быть? А Семен рядчик на
другой день вашего отъезда
пришел. Надо будет порядиться
с ним, Константин Дмитрич, — сказал приказчик. — Я вам прежде докладывал про машину.
Он говорил, обращаясь и к Кити и к Левину и переводя
с одного на
другого свой спокойный и дружелюбный взгляд, — говорил, очевидно, что̀
приходило в голову.
Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие
приходили наконец к сознанию того, что то, что они долго бились доказать
друг другу, давным давно,
с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
«Какой же он неверующий?
С его сердцем,
с этим страхом огорчить кого-нибудь, даже ребенка! Всё для
других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это обязанность Кости — быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли
с детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день
приходят к нему, как будто он обязан им служить».
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала разговора
с ним. Он хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного разговора.
Другого же ничего ему не
приходило в голову.
Или кто-нибудь из старых
друзей его вспоминал о нем и
присылал ему деньги; или какая-нибудь проезжая незнакомка, нечаянно услышав о нем историю,
с стремительным великодушьем женского сердца
присылала ему богатую подачу; или выигрывалось где-нибудь в пользу его дело, о котором он никогда и не слышал.
Они подействовали на него до такой степени, что он,
пришедши домой, стал думать, думать и вдруг, как говорится, ни
с того ни
с другого умер.
Чудная, однако же, вещь: на
другой день, когда подали Чичикову лошадей и вскочил он в коляску
с легкостью почти военного человека, одетый в новый фрак, белый галстук и жилет, и покатился свидетельствовать почтение генералу, Тентетников
пришел в такое волненье духа, какого давно не испытывал.
— Да, может быть, воевода и сдал бы, но вчера утром полковник, который в Буджаках, пустил в город ястреба
с запиской, чтобы не отдавали города; что он идет на выручку
с полком, да ожидает только
другого полковника, чтоб идти обоим вместе. И теперь всякую минуту ждут их… Но вот мы
пришли к дому.
— Мы ошвартовались у дамбы, — сказал он. — Пантен послал узнать, что вы хотите. Он занят: на него напали там какие-то люди
с трубами, барабанами и
другими скрипками. Вы звали их на «Секрет»? Пантен просит вас
прийти, говорит, у него туман в голове.
Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ,
с зубчатою бородкой, который тут же болтается
с другими маленькими, непременно должен быть вовсе не от комода (как и в прошлый раз ему на ум
пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту,
с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на
другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
На второй неделе великого поста
пришла ему очередь говеть вместе
с своей казармой. Он ходил в церковь молиться вместе
с другими. Из-за чего, он и сам не знал того, — произошла однажды ссора; все разом напали на него
с остервенением.
Он плохо теперь помнил себя; чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то, что чуть не падал, он все-таки сделал крюку и
пришел домой
с другой совсем стороны.
— Э, полноте, что мне теперь приемы!
Другое бы дело, если бы тут находились свидетели, а то ведь мы один на один шепчем. Сами видите, я не
с тем к вам
пришел, чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет — в эту минуту мне все равно. Про себя-то я и без вас убежден.
Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй раз
приходят; только прежде не этот
приходил, а
другой, и мы
с тем объяснялись.
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь
с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу.
Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а
приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Приходя к ней, он заставал Гогиных, — брат и сестра всегда являлись вместе; заставал мрачного Гусарова, который огорченно беспокоился о том, что «Манифест» социал-демократической партии не только не объединяет марксистов
с народниками, а еще дальше отводит их
друг от
друга.
Самгин дождался, когда
пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они
с Крэйтоном заговорили, улыбаясь
друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел в буфет,
с удовольствием позавтракал, выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все события в его жизни разрешаются быстро и легко.
Тут
пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик, начали спорить, и Клим еще раз услышал не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе
с этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий на ревность. На
другой же день он спросил Ивана...
Самгин, прихлебывая вино, ожидал, когда инженер начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он
пришел по поручению толстяка
с этой целью. Попов начал говорить так же возбужденно, как при первой встрече. Держа в одной руке сигару, в
другой стакан вина, он говорил, глядя на Самгина укоризненно...
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый,
с курчавой бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то высокий,
с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за
другим пришло еще человека четыре, они столпились у печи, не подходя к столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то...
Самгину все анекдоты казались одинаково глупыми. Он видел, что сегодня ему не удастся побеседовать
с Таисьей, и хотел уйти, но его заинтересовала речь Розы Грейман. Роза только что
пришла и, должно быть, тоже принесла какую-то новость, встреченную недоверчиво. Сидя на стуле боком к его спинке, держась за нее одной рукой, а пальцем
другой грозя Хотяинцеву и Говоркову, она говорила...
Но на
другой день,
с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил
с ними чай, затем к мужу
пришел усатый поляк
с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в окно...
Было около полуночи, когда Клим
пришел домой. У двери в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо
друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Чем дальше, тем ниже, беднее становились кресты, и меньше было их, наконец
пришли на место, где почти совсем не было крестов и рядом одна
с другой было выковыряно в земле четыре могилы.
Бальзаминова. Разные перевороты могут быть
с человеком: один из богатства в бедность
приходит, а
другой из бедности в богатство.
Бальзаминов. Нет, маменька, не оттого, что уменья нет, а оттого, что счастья нет мне ни в чем. Будь счастье, так все бы было, и коляска, и деньги. И
с другой невестой то же будет: вот посмотрите.
Придет сваха, да такую весточку скажет, что на ногах не устоишь.
— Что? Вот я
приду, сядем
друг против
друга на диваны,
с ногами; он курит…
Я и говорил, но, помните, как:
с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось; я вперед говорил все, что могут потом сказать
другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился видеться
с вами и думал: «Когда-то еще
другой придет, я пока счастлив».
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж и забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся и не был два дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь
с Катей, как ты
с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе не жаль ее. Не отвечаю ma tante, не слышу, что она говорит, ничего не делаю, никуда не хочу. А только ты
пришел, вдруг совсем
другая стала. Кате подарила лиловое платье…
Мать поплачет, поплачет, потом сядет за фортепьяно и забудется за Герцом: слезы каплют одна за
другой на клавиши. Но вот
приходит Андрюша или его приведут; он начнет рассказывать так бойко, так живо, что рассмешит и ее, притом он такой понятливый! Скоро он стал читать «Телемака», как она сама, и играть
с ней в четыре руки.
«Вон, должно быть, и братец
пришли! — заключил он. — Да черт
с ним! Еще протолкуешь
с час, а мне и есть хочется, и жарко! Да и Ольга ждет меня… До
другого раза!»
— Я нанял квартиру; теперь, по обстоятельствам, мне надо искать квартиру в
другой части города, так я
пришел поговорить
с вами…
— А коли хорошо тут, так зачем и хотеть в
другое место? Останьтесь-ка лучше у меня на целый день, отобедайте, а там вечером — Бог
с вами!.. Да, я и забыл: куда мне ехать! Тарантьев обедать
придет: сегодня суббота.
Пришло время расставаться, товарищи постепенно уезжали один за
другим. Леонтий оглядывался
с беспокойством, замечал пустоту и тосковал, не зная, по непрактичности своей, что
с собой делать, куда деваться.
Райский
пришел домой злой, не ужинал, не пошутил
с Марфенькой, не подразнил бабушку и ушел к себе. И на
другой день он сошел такой же мрачный и недовольный.
А он вышел от нее
с новой, более страшной тяжестью, нежели
с какою
пришел. Она отчасти облегчила ему одно бремя и возложила
другое, невыносимее.
Райский, воротясь
с прогулки,
пришел к завтраку тоже
с каким-то странным, решительным лицом, как будто у человека впереди было сражение или
другое важное, роковое событие и он приготовлялся к нему. Что-то обработалось, выяснилось или определилось в нем. Вчерашней тучи не было. Он так же покойно глядел на Веру, как на прочих, не избегал взглядов и Татьяны Марковны и этим поставил ее опять в недоумение.
Тот тонко и лукаво улыбался, выслушав просьбу отца, и сказал, что на
другой день удовлетворит ее, и сдержал слово,
прислал записку самой Беловодовой,
с учтивым и почтительным письмом.
Немного погодя воротилась Татьяна Марковна,
пришел Райский. Татьяна Марковна и Тушин не без смущения встретились
друг с другом. И им было неловко: он знал, что ей известно его объяснение
с Верой, — а ей мучительно было, что он знает роман и «грех» Веры.
— Что ему делается? сидит над книгами, воззрится в одно место, и не оттащишь его! Супруга воззрится в
другое место… он и не видит, что под носом делается. Вот теперь
с Маркушкой подружился: будет прок! Уж он
приходил, жаловался, что тот книги, что ли, твои растаскал…
— Ступайте. Много в нас ума-то в обоих, но вы… О, вы — моего пошиба человек! я написал сумасшедшее письмо, а вы согласились
прийти, чтоб сказать, что «почти меня любите». Нет, мы
с вами — одного безумия люди! Будьте всегда такая безумная, не меняйтесь, и мы встретимся
друзьями — это я вам пророчу, клянусь вам!
— То есть ты подозреваешь, что я
пришел склонять тебя остаться у князя, имея в том свои выгоды. Но,
друг мой, уж не думаешь ли ты, что я из Москвы тебя выписал, имея в виду какую-нибудь свою выгоду? О, как ты мнителен! Я, напротив, желая тебе же во всем добра. И даже вот теперь, когда так поправились и мои средства, я бы желал, чтобы ты, хоть иногда, позволял мне
с матерью помогать тебе.