Неточные совпадения
В последнее
время мать, поссорившись с ним за его связь и отъезд
из Москвы, перестала
присылать ему деньги.
Левин говорил то, что он истинно думал в это последнее
время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более занимало его. Надо же было как-нибудь доживать жизнь, пока не
пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью в этой темноте было его дело, и он
из последних сил ухватился и держался за него.
— Да, — сказал он, — нынче доктор был у меня и отнял час
времени. Я чувствую, что кто-нибудь
из друзей моих
прислал его: так драгоценно мое здоровье…
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет,
придет и наше
время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
Долго бессмысленно смотрел я в книгу диалогов, но от слез, набиравшихся мне в глаза при мысли о предстоящей разлуке, не мог читать; когда же
пришло время говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это был дурной признак), именно на том месте, где один говорит: «Wo kommen Sie her?», [Откуда вы идете? (нем.)] а другой отвечает: «Ich komme vom Kaffe-Hause», [Я иду
из кофейни (нем.).] — я не мог более удерживать слез и от рыданий не мог произнести: «Haben Sie die Zeitung nicht gelesen?» [Вы не читали газеты? (нем.)]
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же,
придет время, будет
время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается
из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Из Сечи
пришла весть, что татары во
время отлучки козаков ограбили в ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под землею, избили и забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными стадами и табунами направили путь прямо к Перекопу.
Знайте же, я
пришел к вам прямо сказать, что если вы держите свое прежнее намерение насчет моей сестры и если для этого думаете чем-нибудь воспользоваться
из того, что открыто в последнее
время, то я вас убью, прежде чем вы меня в острог посадите.
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они
пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна
из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось в последнее
время».
Меж тем комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на
время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато
из внутренних комнат высыпали чуть не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна
пришла в исступление.
В то
время из гостей домой
Пришел Евгений молодой…
Он решился поехать к Ивану Герасимовичу и отобедать у него, чтоб как можно менее заметить этот несносный день. А там, к воскресенью, он успеет приготовиться, да, может быть, к тому
времени придет и ответ
из деревни.
— Ну, не
приду! — сказал он и, положив подбородок на руки, стал смотреть на нее. Она оставалась несколько
времени без дела, потом вынула
из стола портфель, сняла с шеи маленький ключик и отперла, приготовляясь писать.
Накануне мне
пришла было мысль, что там Версилов, тем более что он скоро затем вошел ко мне, хотя я знал, притом наверно,
из их же разговоров, что Версилов, на
время моей болезни, переехал куда-то в другую квартиру, в которой и ночует.
Но все вдруг густо зашевелились; все стали разбирать шляпы и хотели идти, — конечно, не из-за меня, а им
пришло время; но это молчаливое отношение ко мне раздавило меня стыдом. Я тоже вскочил.
Прошло дня два: в это
время дано было знать японцам, что нам нужно место на берегу и провизия. Провизии они
прислали небольшое количество в подарок, а о месте объявили, что не смеют дать его без разрешения
из Едо.
Чтобы согласить эту разноголосицу, Льода вдруг предложил сказать, что корвет
из Камчатки, а мы
из Петербурга вышли в одно
время. «Лучше будет, когда скажете, что и
пришли в одно
время, в три месяца». Ему показали карту и объяснили, что
из Камчатки можно
прийти в неделю, в две, а
из Петербурга в полгода. Он сконфузился и стал сам смеяться над собой.
Наш рейс по проливу на шкуне «Восток», между Азией и Сахалином, был всего третий со
времени открытия пролива. Эта же шкуна уже ходила
из Амура в Аян и теперь шла во второй раз. По этому случаю, лишь только мы миновали пролив, торжественно, не в урочный час, была положена доска, заменявшая стол, на свое место; в каюту вместо одиннадцати
пришло семнадцать человек, учредили завтрак и выпили несколько бокалов шампанского.
К таким людям принадлежали, по наблюдению Нехлюдова, очень много воров и убийц, с некоторыми
из которых он за это
время приходил в сношение.
Сначала,
приходя в сношение с арестантами, обращавшимися к нему за помощью, он тотчас же принимался ходатайствовать за них, стараясь облегчить их участь; но потом явилось так много просителей, что он почувствовал невозможность помочь каждому
из них и невольно был приведен к четвертому делу, более всех других в последнее
время занявшему его.
— И неужели, неужели вы из-за того только, чтоб обучить собаку, все
время не
приходили! — воскликнул с невольным укором Алеша.
Рассказывают, например, что однажды, в древнейшие
времена христианства, один таковой послушник, не исполнив некоего послушания, возложенного на него его старцем, ушел от него
из монастыря и
пришел в другую страну,
из Сирии в Египет.
Конечно, были некие и у нас
из древле преставившихся, воспоминание о коих сохранилось еще живо в монастыре, и останки коих, по преданию, не обнаружили тления, что умилительно и таинственно повлияло на братию и сохранилось в памяти ее как нечто благолепное и чудесное и как обетование в будущем еще большей славы от их гробниц, если только волею Божией
придет тому
время.
В это
время пришел один
из стрелков и стал рассказывать о том, что Дерсук (так всегда его звали) сидит один у огня и поет песню.
Статую эту, долженствовавшую представить молящегося ангела, он выписал
из Москвы; но отрекомендованный ему комиссионер, сообразив, что в провинции знатоки скульптуры встречаются редко, вместо ангела
прислал ему богиню Флору, много лет украшавшую один
из заброшенных подмосковных садов екатерининского
времени — благо эта статуя, весьма, впрочем, изящная, во вкусе рококо, с пухлыми ручками, взбитыми пуклями, гирляндой роз на обнаженной груди и изогнутым станом, досталась ему, комиссионеру, даром.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это
время за П.К. Рутковским
пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец ушел в море. П.К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому, что его нет более с нами.
Пришло время конкурса. Проектов было много, были проекты
из Италии и
из Германии, наши академики представили свои. И неизвестный молодой человек представил свой чертеж в числе прочих. Недели прошли, прежде чем император занялся планами. Это были сорок дней в пустыне, дни искуса, сомнений и мучительного ожидания.
Так бедствовали мы и пробивались с год
времени. Химик
прислал десять тысяч ассигнациями,
из них больше шести надобно было отдать долгу, остальные сделали большую помощь. Наконец и отцу моему надоело брать нас, как крепость, голодом, он, не прибавляя к окладу, стал
присылать денежные подарки, несмотря на то что я ни разу не заикнулся о деньгах после его знаменитого distinguo! [различаю, провожу различие (лат.).]
За неимением другого, тут есть наследство примера, наследство фибрина. Каждый начинает сам и знает, что
придет время и его выпроводит старушка бабушка по стоптанной каменной лестнице, — бабушка, принявшая своими руками в жизнь три поколения, мывшая их в маленькой ванне и отпускавшая их с полною надеждой; он знает, что гордая старушка уверена и в нем, уверена, что и
из него выйдет что-нибудь… и выйдет непременно!
Когда он, бывало,
приходил в нашу аудиторию или с деканом Чумаковым, или с Котельницким, который заведовал шкапом с надписью «Materia Medica», [Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим в математической аудитории, или с Рейсом, выписанным
из Германии за то, что его дядя хорошо знал химию, — с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд — рыбой (poisson [Яд — poison; рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он бранится, — мы смотрели на них большими глазами, как на собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного
времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, —
времени, в котором читали Хераскова и Княжнина,
времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и не пахло в доме вином. Только
пришло мое
время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я
из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
Наконец старик умер, и
время Николая Савельцева
пришло. Улита сейчас же послала гонца по месту квартирования полка, в одну
из дальних замосковных губерний; но замечено было, что она наказала гонцу, проездом через Москву, немедленно
прислать в Щучью-Заводь ее старшего сына, которому было в то
время уже лет осьмнадцать.
— И на третий закон можно объясненьице написать или и так устроить, что прошенье с третьим-то законом с надписью возвратят. Был бы царь в голове, да перо, да чернила, а прочее само собой
придет. Главное дело, торопиться не надо, а вести дело потихоньку, чтобы только сроки не пропускать. Увидит противник, что дело тянется без конца, а со
временем, пожалуй, и самому дороже будет стоить — ну, и спутается. Тогда
из него хоть веревки вей. Либо срок пропустит, либо на сделку пойдет.
Для описания своего духовного пути я должен все
время настаивать на том, что я изошел в своей религиозной жизни
из свободы и
пришел к свободе.
Первое
время после этого Кранц
приходил в первый класс, желтый от злости, и старался не смотреть на Колубовского, не заговаривал с ним и не спрашивал уроков. Однако выдержал недолго: шутовская мания брала свое, и, не смея возобновить представление в полном виде, Кранц все-таки водил носом по воздуху, гримасничал и, вызвав Колубовского, показывал ему из-за кафедры пробку.
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре
пришло печальное известие: старший
из сыновей умер от раны на одном
из этапов, а еще через некоторое
время кто-то
из соперников сделал донос на самый пансион. Началось расследование, и лучшее
из училищ, какое я знал в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали
из города.
Когда
приходила Устенька, Стабровский непременно заводил речь о земстве, о школах и разных общественных делах, и Устенька понимала, что он старается втянуть Дидю в круг этих интересов. Дидя слушала
из вежливости некоторое
время, а потом старалась улизнуть
из комнаты под первым предлогом. Старик провожал ее печальными глазами и грустно качал головой.
Несколько дней я не ходил в школу, а за это
время вотчим, должно быть, рассказал о подвиге моем сослуживцам, те — своим детям, один
из них принес эту историю в школу, и, когда я
пришел учиться, меня встретили новой кличкой — вор. Коротко и ясно, но — неправильно: ведь я не скрыл, что рубль взят мною. Попытался объяснить это — мне не поверили, тогда я ушел домой и сказал матери, что в школу не пойду больше.
В час отдыха, во
время вечернего чая, когда он, дядья и работники
приходили в кухню
из мастерской, усталые, с руками, окрашенными сандалом, обожженными купоросом, с повязанными тесемкой волосами, все похожие на темные иконы в углу кухни, — в этот опасный час дед садился против меня и, вызывая зависть других внуков, разговаривал со мною чаще, чем с ними.
Однажды вечером, когда я уже выздоравливал и лежал развязанный, — только пальцы были забинтованы в рукавички, чтоб я не мог царапать лица, — бабушка почему-то запоздала
прийти в обычное
время, это вызвало у меня тревогу, и вдруг я увидал ее: она лежала за дверью на пыльном помосте чердака, вниз лицом, раскинув руки, шея у нее была наполовину перерезана, как у дяди Петра,
из угла,
из пыльного сумрака к ней подвигалась большая кошка, жадно вытаращив зеленые глаза.
Одна старушка, каторжная, бывшая некоторое
время моею прислугой, восторгалась моими чемоданами, книгами, одеялом, и потому только, что всё это не сахалинское, а
из нашей стороны; когда ко мне
приходили в гости священники, она не шла под благословение и смотрела на них с усмешкой, потому что на Сахалине не могут быть настоящие священники.
На одном
из листов, который был в книге заглавным, едва разборчивым почерком было написано: «Мы, Иван, Данила, Петр, Сергей и Василий, высажены в анивском селении Томари-Анива Хвостовым 17 августа 1805 года, перешли на реку Тыми в 1810 году, в то
время, когда
пришли в Томари японцы».
Дело в том, что посажено было здесь на участки сразу 30 человек; это было как раз то
время, когда
из Александровска долго не
присылали инструментов, и поселенцы отправились к месту буквально с голыми руками.
В октябре утки сваливаются в большие стаи, и в это
время добывать их уже становится трудно. День они проводят на больших прудах и озерах. Нередко вода бывает покрыта ими в настоящем смысле этого слова. Мне
пришли на память стихи
из послания одного молодого охотника, которые довольно верно изображают эту картину...
В это
время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем стрелки и казаки начали устраивать бивак, ставить палатки и разделывать зверей, а я пошел экскурсировать по окрестностям. Солнце уже готовилось уйти на покой. День близился к концу и до сумерек уже недалеко. По обе стороны речки было множество лосиных следов, больших и малых,
из чего я заключил, что животные эти
приходили сюда и в одиночку, и по несколько голов сразу.
— Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? — обратился генерал к Гане, который тем
временем вынул
из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе
прислала, сама? — оживленно и с большим любопытством спрашивал он Ганю.
Мы надеялись, что наших поляков настигнут свадебные милости, но, к сожалению, на этот раз им ничего нет. Товарищи их
из юнкерской школы возвращены на родину, а нашим, видно, еще не
пришло время…
Полинька Калистратова обыкновенно уходила от Лизы домой около двух часов и нынче ушла от Лизы в это же самое
время. Во всю дорогу и дома за обедом Розанов не выходил
из головы у Полиньки. Жаль ей очень его было. Ей
приходили на память его теплая расположенность к ней и хлопоты о ребенке, его одиночество и неуменье справиться с своим положением. «А впрочем, что можно и сделать
из такого положения?» — думала Полинька и вышла немножко погулять.
— Потому что Сергей Иваныч ему по морде дали… Из-за Нинки. К Нинке
пришел один старик… И остался на ночь… А у Нинки был красный флаг… И старик все
время ее мучил… А Нинка заплакала и убежала.
Через несколько
времени принесли два венка: один от Тамары
из астр и георгинов с надписью на белой ленте черными буквами: «Жене-от подруги», другой был от Рязанова, весь
из красных цветов; на его красной ленте золотыми литерами стояло: «Страданием очистимся». От него же
пришла и коротенькая записка с выражением соболезнования и с извинением, что он не может приехать, так как занят неотложным деловым свиданием.