Неточные совпадения
С тех пор, как Алексей Александрович выехал из дома с намерением не возвращаться в семью, и с тех пор, как он был у адвоката и сказал хоть одному
человеку о своем намерении, с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни в дело бумажное, он всё больше и больше
привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
Нет таких условий,
к которым
человек не мог бы
привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же.
— Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника; он мне знаком — был прошлого года в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто,
люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар, за хлебом, и за водой… уж видно, здесь
к этому
привыкли.
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать
людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я
привыкК его язвительному спору,
И
к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
Раскольников не
привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло
к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда
людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Огудалова. Да оно и хорошо в захолустье пожить, там и твой Карандышев мил покажется, пожалуй, первым
человеком в уезде будет, вот помаленьку и
привыкнешь к нему.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но
люди, очевидно, уже
привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как
привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что
люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности зеркала.
Всех приятелей жены он
привык считать людями «третьего сорта», как назвал их Властов; но они, с некоторого времени, стали будить в нем чувство зависти неудачника
к людям, которые устроились в своих «системах фраз» удобно, как скворцы в скворешнях.
«Жажда развлечений,
привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих.
Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В общем было как-то слепо и скучно.
А я давно уже
привык думать о себе как о
человеке — ни
к чему.
«
Привыкла завязывать коробки конфет», — сообразил он и затем подумал, что
к Дронову он относился несправедливо. Он просидел долго, слушая странно откровенные ее рассказы о себе самой, ее грубоватые суждения о
людях, книгах, событиях.
У нее была очень милая манера говорить о «добрых»
людях и «светлых» явлениях приглушенным голосом; как будто она рассказывала о маленьких тайнах, за которыми скрыта единая, великая, и в ней — объяснения всех небольших тайн. Иногда он слышал в ее рассказах нечто совпадавшее с поэзией буден старичка Козлова. Но все это было несущественно и не мешало ему
привыкать к женщине с быстротой, даже изумлявшей его.
Глаза его
привыкли к сумраку, он даже различал лица тех
людей, которые вырвались из круга, упали и сидят, прислонясь
к чану с водою.
Ее слова были законом в семье, а
к неожиданным поступкам Самгина все
привыкли; он часто удивлял своеобразием своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого
человека, которому все легко удается.
Может быть, она
привыкла бы и
к своему стыду, обтерпелась бы:
к чему не
привыкает человек! если б ее дружба
к Штольцу была чужда всяких корыстолюбивых помыслов и желаний.
К нему все
привыкли в городе, и почти везде, кроме чопорных домов, принимали его, ради его безобидного нрава, домашних его несогласий и ради провинциального гостеприимства. Бабушка не принимала его, только когда ждала «хороших гостей», то есть
людей поважнее в городе.
Стоят на ногах они неуклюже, опустившись корпусом на коленки, и большею частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет в этой массе
людей постоянной идеи и цели, какая должна быть в мыслящей толпе, что они едят, спят и больше ничего не делают, что
привыкли к этой жизни и любят ее.
Задача всемирной торговли и состоит в том, чтоб удешевить эти предметы, сделать доступными везде и всюду те средства и удобства,
к которым
человек привык у себя дома.
Я уж
привык к этому, но и мне зрелище это показалось интересно; а
людям, не видавшим никогда ничего подобного!
Здесь, говорят, все
привыкли к землетрясениям: и домы, и
люди.
— Ну, и без этого обойдемся, — сказал офицер, поднося откупоренный графинчик
к стакану Нехлюдова. — Позволите? Ну, как угодно. Живешь в этой Сибири, так
человеку образованному рад-радешенек. Ведь наша служба, сами знаете, самая печальная. А когда
человек к другому
привык, так и тяжело. Ведь про нашего брата такое понятие, что конвойный офицер — значит грубый
человек, необразованный, а того не думают, что
человек может быть совсем для другого рожден.
Привалов так
привык к выходкам этого странного
человека, что даже не обиделся на такой странный оборот разговора.
Лоскутов уезжал на прииски только на несколько дней. Работы зимой были приостановлены, и у него было много свободного времени. Привалов как-то незаметно
привык к обществу этого совершенно особенного
человека, который во всем так резко отличался от всех других
людей. Только иногда какое-нибудь неосторожное слово нарушало это мирное настроение Привалова, и он опять начинал переживать чувство предубеждения
к своему сопернику.
Вечером стрелки разложили большие костры. У них было веселое настроение, точно они возвратились домой.
Люди так
привыкли к походной жизни, что совершенно не замечали ее тягот.
— Нет, брат, спасибо, — промолвил он, — все равно где умереть. Я ведь до зимы не доживу…
К чему понапрасну
людей беспокоить? Я
к здешнему дому
привык. Правда, господа-то здешние…
Проникнуть в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время приходится иметь дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их от
человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро
привыкает к ней и тоскует, если долго не видит леса. Мертвой тайга кажется только снаружи, на самом деле она полна жизни. Мы с Дерсу шли не торопясь и наблюдали птиц.
Голицын был удивительный
человек, он долго не мог
привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет; он думал, что следующий по очереди должен был его заменять, так что отцу Терновскому пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру — толковать бессеменное зачатие.
К тюрьме
человек приучается скоро, если он имеет сколько-нибудь внутреннего содержания.
К тишине и совершенной воле в клетке
привыкаешь быстро, — никакой заботы, никакого рассеяния.
В полку они
привыкли к некоторым замашкам откровенности, затвердили разные сентенции о неприкосновенности чести, о благородстве, язвительные насмешки над писарями. Младшие из них читали Марлинского и Загоскина, знают на память начало «Кавказского пленника», «Войнаровского» и часто повторяют затверженные стихи. Например, иные говорят всякий раз, заставая
человека курящим...
Не надобно забывать и то нравственное равнодушие, ту шаткость мнений, которые остались осадком от перемежающихся революций и реставраций.
Люди привыкли считать сегодня то за героизм и добродетель, за что завтра посылают в каторжную работу; лавровый венок и клеймо палача менялись несколько раз на одной и той же голове. Когда
к этому
привыкли, нация шпионов была готова.
— Ну, вы, по крайней мере, последовательны; однако как
человеку надобно свихнуть себе душу, чтоб примириться с этими печальными выводами вашей науки и
привыкнуть к ним!
Когда я
привык к языку Гегеля и овладел его методой, я стал разглядывать, что Гегель гораздо ближе
к нашему воззрению, чем
к воззрению своих последователей, таков он в первых сочинениях, таков везде, где его гений закусывал удила и несся вперед, забывая «бранденбургские ворота». Философия Гегеля — алгебра революции, она необыкновенно освобождает
человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована.
Вот этот-то народный праздник,
к которому крестьяне
привыкли веками, переставил было губернатор, желая им потешить наследника, который должен был приехать 19 мая; что за беда, кажется, если Николай-гость тремя днями раньше придет
к хозяину? На это надобно было согласие архиерея; по счастию, архиерей был
человек сговорчивый и не нашел ничего возразить против губернаторского намерения отпраздновать 23 мая 19-го.
— Действительно, тесновато, — всхлопотался он, — но я
к этим номерам
привык, да и хозяин здешний хороший, справедливый
человек. Хочешь, я соседний номер велю отворить, тогда у нас будут две комнаты, вместо одной.
К Ечкину старик понемногу
привык, даже больше — он начал уважать в нем его удивительный ум и еще более удивительную энергию. Таким
людям и на свете жить. Только в глубине души все-таки оставалось какое-то органическое недоверие именно
к «жиду», и с этим Тарас Семеныч никак не мог совладеть. Будь Ечкин кровный русак, совсем бы другое дело.
Куропатки иногда так
привыкают к житью своему на гумнах, особенно в деревнях степных, около которых нет удобных мест для ночевки и полдневного отдыха, что вовсе не улетают с гумен и, завидя
людей, прячутся в отдаленные вороха соломы, в господские большие гуменники, всегда отдельно и даже не близко стоящие
к ригам, и вообще в какие-нибудь укромные места; прячутся даже в большие сугробы снега, которые наметет буран
к заборам и околице, поделают в снегу небольшие норы и преспокойно спят в них по ночам или отдыхают в свободное время от приискиванья корма.
Он рад будет прогнать и погубить вас, но, зная, что с вами много хлопот, сам постарается избежать новых столкновений и сделается даже очень уступчив: во-первых, у него нет внутренних сил для равной борьбы начистоту, во-вторых, он вообще не
привык к какой бы то ни было последовательной и продолжительной работе, а бороться с
человеком, который смело и неотступно пристает
к вам, — это тоже работа немалая…
Погасив свечку, он долго глядел вокруг себя и думал невеселую думу; он испытывал чувство, знакомое каждому
человеку, которому приходится в первый раз ночевать в давно необитаемом месте; ему казалось, что обступившая его со всех сторон темнота не могла
привыкнуть к новому жильцу, что самые стены дома недоумевают.
Нюрочка скоро
привыкла к новому
человеку, и только Парасковья Ивановна косилась на него.
Сначала Нюрочка совсем не показывалась гостю, потом стала показываться из вежливости, чтобы разливать чай, и, наконец,
привыкла к новому
человеку.
И семья священника, и семья Бахарева не питали
к Помаде особенного расположения, но
привыкли к нему как-то и считали его своим
человеком.
Но Борис, подобно многим студентам (а также и офицерам, юнкерам и гимназистам),
привык к тому, что посторонние «штатские»
люди, попадавшие случайно в кутящую студенческую компанию, всегда держали себя в ней несколько зависимо и подобострастно, льстили учащейся молодежи, удивлялись ее смелости, смеялись ее шуткам, любовались ее самолюбованием, вспоминали со вздохом подавленной зависти свои студенческие годы.
— Но человек-то все-таки поумней лошади, —
привыкнет и
к другому, — возразил ему Вихров.
Этот отличный
человек так ухаживал за Павлом не столько, кажется, из усердия
к нему, сколько из того, что всякое дело, за которое он принимался,
привык делать отлично!..
Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние
люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали
к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они работали, потом новизна стиралась с них,
к ним
привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь рабочего везде одинакова. А если это так — о чем же разговаривать?
— Иной раз говорит, говорит
человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но
к этому сызмала
привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе
люди отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
Заметив в чужом необычное, слобожане долго не могли забыть ему это и относились
к человеку, не похожему на них, с безотчетным опасением. Они точно боялись, что
человек бросит в жизнь что-нибудь такое, что нарушит ее уныло правильный ход, хотя тяжелый, но спокойный.
Люди привыкли, чтобы жизнь давила их всегда с одинаковой силой, и, не ожидая никаких изменений
к лучшему, считали все изменения способными только увеличить гнет.
Рассказывая изложенное выше, я не раз задавался вопросом: как смотрели народные массы на опутывавшие их со всех сторон бедствия? — и должен сознаться, что пришел
к убеждению, что и в их глазах это были не более как „мелочи“, как искони установившийся обиход. В этом отношении они были вполне солидарны со всеми кабальными
людьми, выросшими и состаревшимися под ярмом, как бы оно ни гнело их. Они
привыкли.
И когда
люди привыкают к этим последним обстановкам, то всегда держат подачки наготове и только тогда чувствуют себя обнадеженными, когда всё, что следует, отдадут.
Приехавшие дачники были очень добрыми
людьми, а то, что они были далеко от города, дышали хорошим воздухом, видели вокруг себя все зеленым, голубым и беззлобным, делало их еще добрее. Теплом входило в них солнце и выходило смехом и расположением ко всему живущему. Сперва они хотели прогнать напугавшую их собаку и даже застрелить ее из револьвера, если не уберется; но потом
привыкли к лаю по ночам и иногда по утрам вспоминали...