Неточные совпадения
Обломов теперь только вспомнил, что в самый день переезда
на дачу Тарантьев
привез ему бумагу, а он второпях подписал, не читая.
Наконец упрямо привязался к воспоминанию о Беловодовой, вынул ее акварельный портрет, стараясь
привести на память последний разговор с нею, и кончил тем, что написал к Аянову целый ряд писем — литературных произведений в своем роде, требуя от него подробнейших сведений обо всем, что касалось Софьи: где, что она,
на даче или в деревне?
Аня.
Дачу свою около Ментоны она уже продала, у нее ничего не осталось, ничего. У меня тоже не осталось ни копейки, едва доехали. И мама не понимает! Сядем
на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и
на чай лакеям дает по рублю. Шарлотта тоже. Яша тоже требует себе порцию, просто ужасно. Ведь у мамы лакей Яша, мы
привезли его сюда…
— Уж этот уцелеет… Повесить его мало… Теперь у него с Ермошкой-кабатчиком такая дружба завелась — водой не разольешь. Рука руку моет… А что
на Фотьянке делается: совсем сбесился народ. С Балчуговского все
на Фотьянку кинулись… Смута такая пошла, что не слушай, теплая хороминка. И этот Кишкин тут впутался, и Ястребов наезжал раза три… Живым мясом хотят разорвать Кедровскую-то
дачу. Гляжу я
на них и дивлюсь про себя: вот до чего
привел Господь дожить. Не глядели бы глаза.
— Не замедлю-с, — повторил Тулузов и действительно не замедлил: через два же дня он лично
привез объяснение частному приставу, а вместе с этим Савелий Власьев
привел и приисканных им трех свидетелей, которые действительно оказались все людьми пожилыми и по платью своему имели довольно приличный вид, но физиономии у всех были весьма странные: старейший из них, видимо, бывший чиновник, так как
на груди его красовалась пряжка за тридцатипятилетнюю беспорочную службу, отличался необыкновенно загорелым, сморщенным и лупившимся лицом; происходило это, вероятно, оттого, что он целые дни стоял у Иверских ворот в ожидании клиентов, с которыми и проделывал маленькие делишки; другой, более молодой и, вероятно, очень опытный в
даче всякого рода свидетельских показаний, держал себя с некоторым апломбом; но жалчее обоих своих товарищей был по своей наружности отставной поручик.
Я понимал только одно, что дома этот всеобъемлющий и всенаполняющий Андрей Иваныч являлся только дорогим гостем, а делала всю «домашность» одна Аграфена Петровна: она и
дачу нанимала, и все укладывала, и перевозила
на дачу весь скарб, и там все
приводила в новый порядок, и делала все так, чтобы Андрею Иванычу было и удобно, и беззаботно, и хорошо.
В 1839 году Погодин ездил за границу, имея намерение
привезти с собою Гоголя. Он ни слова не писал нам о свидании с Гоголем, и хотя мы сначала надеялись, что они воротятся в Москву вместе, но потом уже потеряли эту надежду. Мы жили лето
на даче в Аксиньине, в десяти верстах от Москвы. 29 сентября вдруг получаю я следующую записку от Михаила Семеновича Щепкина...
В ясное, теплое утро, в конце мая, в Обручаново к здешнему кузнецу Родиону Петрову
привели перековывать двух лошадей. Это из Новой
дачи. Лошади были белые, как снег, стройные, сытые и поразительно похожие одна
на другую.
Лиза не отвечала. Ее занимал шарабан, подъехавший к воротам
дачи vis-а-vis… Какая миленькая лошадка
привезла этот шарабан! Среднего роста, небольшая, грациозная… В шарабане сидел какой-то господин в цилиндре.
На коленях его, болтая ручонками, заседал ребенок лет трех, по-видимому мальчишка… Он болтал ручонками и покрикивал от восторга…
Извозчик,
на котором он ехал в приличном отдалении от пролетки,
на которой сидела Надежда Николаевна,
привез его к
даче графа Белавина.
Праздник, данный им
на даче, не
привел его к желаемым результатам, а потому он решился начать сезон необычайным по роскоши и затеям бал-маскарадом.