Неточные совпадения
Теперь
дворец начальника
С балконом, с башней, с лестницей,
Ковром богатым устланной,
Весь стал передо мной.
На окна поглядела я:
Завешаны. «В котором-то
Твоя опочиваленка?
Ты сладко ль спишь, желанный мой,
Какие видишь сны?..»
Сторонкой, не
по коврику,
Прокралась я в швейцарскую.
[Фаланстер (франц.) — дом-дворец, в котором,
по идее французского социалиста-утописта Фурье (1772–1837), живет «фаланга», то есть ячейка коммунистического общества будущего.]
Прощай, свидетель падшей славы,
Петровский замок. Ну! не стой,
Пошел! Уже столпы заставы
Белеют; вот уж
по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные не говорят со смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем
по лбу. — Ну что, если… ну как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный
дворец» допросить поскорее Заметова.
Он зажал двугривенный в руку, прошел шагов десять и оборотился лицом к Неве,
по направлению
дворца.
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся...
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у
дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла
по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
— Да перестань, что ты извиняешься? — перебил Базаров. — Кирсанов очень хорошо знает, что мы с тобой не Крезы [Крез — царь Лидии (560–546 гг. до н. э.), государства Малой Азии, обладавший,
по преданию, неисчислимыми богатствами; в нарицательном смысле — богач.] и что у тебя не
дворец. Куда мы его поместим, вот вопрос.
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая
по комнате. Но о выстреле он не думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный день, голубое небо, на площади, пред Зимним
дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а на балконе
дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой массой людей плывут мудрые слова примирения.
Не огорчился он и в июле, когда огромная толпа манифестантов густо текла
по Невскому к Зимнему
дворцу, чтоб выразить свое доверие царю и свое восхищение равнодушием его мужества, с которым он так щедро, на протяжении всего царствования, тратил кровь своих подданных.
И все-таки он был поражен, даже растерялся, когда, шагая в поредевшем хвосте толпы, вышел на Дворцовую площадь и увидал, что люди впереди его становятся карликами. Не сразу можно было понять, что они падают на колени, падали они так быстро, как будто невидимая сила подламывала им ноги. Чем дальше
по направлению к шоколадной массе
дворца, тем более мелкими казались обнаженные головы людей; площадь была вымощена ими, и в хмурое, зимнее небо возносился тысячеголосый рев...
Он был так велик, что Самгину показалось: человек этот, на близком от него расстоянии, не помещается в глазах, точно колокольня. В ограде пред
дворцом и даже за оградой, на улице, становилось все тише,
по мере того как Родзянко все более раздувался, толстое лицо его набухало кровью, и неистощимый жирный голос ревел...
Клим Иванович Самгин продолжал говорить. Он выразил — в форме вопроса — опасение: не пойдет ли верноподданный народ, как в 904 году, на Дворцовую площадь и не встанет ли на колени пред
дворцом царя
по случаю трехсотлетия.
— Есть женщина, продающая вино и конфекты из запасов Зимнего
дворца, вероятно, жена какого-нибудь дворцового лакея. Она ходит
по квартирам с корзиной и — пожалуйте! Конфекты — дрянь, но вино — отличное! Бордо и бургонь. Я вам пришлю ее.
За ним пошли шестеро, Самгин — седьмой. Он видел, что всюду
по реке бежали в сторону города одинокие фигурки и они удивительно ничтожны на широком полотнище реки, против тяжелых
дворцов, на крыши которых опиралось тоже тяжелое, серокаменное небо.
Отдохнув, мы пошли опять
по улице, глядя на
дворцы, на великолепные подъезды, прохладные сени, сквозные галереи, наглухо запертые окна.
Осмотрев тщательно
дворцы, парки, скверы, биржу, заплатив эту дань официальному любопытству, я уже все остальное время жил по-своему.
Кучер мой,
по обыкновению всех кучеров в мире, побежал в деревенскую лавочку съесть или выпить чего-нибудь, пока я бродил
по ручью. Я воротился — его нет; около коляски собрались мальчишки, нищие и так себе тагалы с петухами под мышкой. Я доехал до речки и воротился в Манилу, к
дворцу, на музыку.
Я пошел
по площади кругом; она образует параллелограмм: с одной стороны
дворец генерал-губернатора — большое двухэтажное каменное здание новейшей постройки; внизу, в окнах, вместо рам большие железные решетки.
Привалов испытывал вдвойне неприятное и тяжелое чувство: раз — за тех людей, которые из кожи лезли, чтобы нагромоздить это ни к чему не пригодное и жалкое
по своему безвкусию подобие
дворца, а затем его давила мысль, что именно он является наследником этой ни к чему не годной ветоши.
Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг
по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то [«
Дворцом» называется у нас место,
по которому вода бежит на колесо.
Надобно на той же картинке нарисовать хоть маленький уголок
дворца; он
по этому уголку увидит, что
дворец — это, должно быть, штука совсем уж не того масштаба, как строение, изображенное на картинке, и что это строение, действительно, должно быть не больше, как простой, обыкновенный дом, в каких, или даже получше, всем следовало бы жить.
Мортье вспомнил, что он знал моего отца в Париже, и доложил Наполеону; Наполеон велел на другое утро представить его себе. В синем поношенном полуфраке с бронзовыми пуговицами, назначенном для охоты, без парика, в сапогах, несколько дней не чищенных, в черном белье и с небритой бородой, мой отец — поклонник приличий и строжайшего этикета — явился в тронную залу Кремлевского
дворца по зову императора французов.
— Первое — это надо Сандуновские бани сделать такими, каких Москва еще не видела и не увидит. Вместо развалюхи построим
дворец для бань, сделаем все
по последнему слову науки, и чем больше вложим денег, тем больше будем получать доходов, а Хлудовых сведем на нет. О наших банях заговорит печать, и ты — знаменитость!
Подъезжает в день бала к подъезду генерал-губернаторского
дворца какой-нибудь Ванька Кулаков в белых штанах и расшитом «благотворительном» мундире «штатского генерала», входит в вестибюль, сбрасывает на руки швейцару соболью шубу и, отсалютовав с вельможной важностью треуголкой дежурящему в вестибюле участковому приставу, поднимается
по лестнице в толпе дам и почетных гостей.
Когда Василия Голицына,
по проискам врагов, в числе которых был Троекуров, сослали и секвестровали его имущество, Петр I подарил его дом грузинскому царевичу, потомки которого уже не жили в доме, а сдавали его внаем под торговые здания. В 1871 году дом был продан какому-то купцу.
Дворец превратился в трущобу.
После поездки
по европейским баням, от Турции до Ирландии, в
дворце молодых на Пречистенке состоялось предбанное заседание сведущих людей. Все дело вел сам Гонецкий, а строил приехавший из Вены архитектор Фрейденберг.
Одним из первых распоряжений организованной при Наркомпросе Комиссии
по охране памятников искусства и старины было уничтожение торговых помещений перед фасадом
дворца.
Обоз подпрыгивает
по мостовой, расплескивая содержимое на камни, гремя на весь квартал. И тянется, едва двигаясь, после полуночи такой обоз
по Тверской, мимо
дворца…
Там, где в болоте
по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна
дворца обжорства, перед которым стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Все на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил: в ресторане не было фрачных лакеев, а служили московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
В восьмидесятых годах прошлого века всемогущий «хозяин столицы» — военный генерал-губернатор В. А. Долгоруков ездил в Сандуновские бани, где в шикарном номере семейного отделения ему подавались серебряные тазы и шайки. А ведь в его
дворце имелись мраморные ванны, которые в то время были еще редкостью в Москве. Да и не сразу привыкли к ним москвичи, любившие
по наследственности и веничком попариться, и отдохнуть в раздевальной, и в своей компании «язык почесать».
Против роскошного
дворца Шереметевской больницы вырастали сотни палаток, раскинутых за ночь на один только день. От рассвета до потемок колыхалось на площади море голов, оставляя узкие дорожки для проезда
по обеим сторонам широченной в этом месте Садовой улицы. Толклось множество народа, и у всякого была своя цель.
Напротив, на острове,
по преданию, насыпанном искусственно пленными турками, стоял полуразвалившийся
дворец князей Любомирских, в старопольском полуготическом стиле.
У Вячеслава Иванова на «башне» — так называлась его квартира на углу самого верхнего этажа высокого дома против Таврического
дворца —
по средам, в течение нескольких лет, собиралась культурная элита: поэты, романисты, философы, ученые, художники, актеры.
И велел свистовым, чтобы Левше еще крепче локти назад закрутить, а сам поднимается
по ступеням, запыхался и читает молитву «Благого Царя Благая Мати, пречистая и чистая», и дальше, как надобно. А царедворцы, которые на ступенях стоят, все от него отворачиваются, думают: попался Платов и сейчас его из
дворца вон погонят, — потому они его терпеть не могли за храбрость.
Бросились смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано. Стали того, другого спрашивать, — никто ничего не знает. Но,
по счастью, донской казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во
дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех орденах. Государь говорит...
В одно погожее августовское утро
по улицам, прилегающим к самому Лефортовскому
дворцу, шел наш знакомый доктор Розанов.
По медленности, с которою он рассматривал оригинальный фасад старого
дворца и читал некоторые надписи на воротах домов, можно бы подумать, что он гуляет от нечего делать или ищет квартиры.
Розанов с Араповым пошли за Лефортовский
дворец, в поле. Вечер стоял тихий, безоблачный,
по мостовой от Сокольников изредка трещали дрожки, а то все было невозмутимо кругом.
«Юлия, или Подземелья замка Мадзини» и все картинные ужасы эффектных романов леди Редклиф вставали в памяти Розанова, когда они шли
по темным коридорам оригинального
дворца.
Кроме того, у Арапова в окрестностях Лефортовского
дворца и в самом
дворце было очень большое знакомство. В других частях города у него тоже было очень много знакомых.
По должности корректора он знал многих московских литераторов, особенно второй руки; водился с музыкантами и вообще с самою разнородною московскою публикою.
Входит он во
дворец по лестнице, устланной кармазинным сукном, со перилами позолоченными; вошел в горницу — нет никого; в другую, в третью — нет никого, в пятую, десятую — нет никого; а убранство везде царское, неслыханное и невиданное: золото, серебро, хрустали восточные, кость слоновая и мамонтовая.
Дворцы и палаццо, рассованные
по разным укромным уголкам Европы, пошли с молотка вместе с фамильными редкостями, из которых можно было бы составить великолепный музей для назидания благодарного потомства.
Равные ей
по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись
по свету, оставив родовые зáмки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее
дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять глаза на красавицу-графиню.
Представьте себе, какую массу всякого рода товара должны ежедневно выбрасывать из себя мастерские, фабрики и заводы, чтобы наполнить это бесчисленное множество помещений, из которых многие,
по громадности, не уступают
дворцам!
Затем пройдите через Тюльерийский сад, встаньте спиной к развалинам
дворца 21 и глядите вперед
по направлению к Arc de l'Etoile 22.
В Версали мы обошли
дворец, затем вышли на террасу и бросили общий взгляд на сад. Потом прошлись
по средней аллее, взяли фиакры и посетили"примечательности": Parc aux cerfs, [Олений парк] Трианон и т. п. Разумеется, я рассказал при этом, как отлично проводил тут время Людовик XV и как потом Людовик XVI вынужден был проводить время несколько иначе. Рассказ этот, по-видимому, произвел на Захара Иваныча впечатление, потому что он сосредоточился, снял шляпу и задумчиво произнес...
Первым долгом необходимо пойти на Тверскую улицу и прогуляться мимо генерал-губернаторского
дворца, где
по обеим сторонам подъезда стоят, как львы, на ефрейторском карауле два великана гренадера.
Теперь живет чуть не в десяти
дворцах — во всех мало-мальски стоящих европейских городах
по одному, — завел льстецов и напусто уж не плюнет — извините!
Ввиду всех этих соображений, я решился сдерживать себя. Молча мы повернули вдоль линии Таврического сада, затем направо
по набережной и остановились против Таврического
дворца. Натурально, умилились. Тени Екатерины, Потемкина, Державина так живо пронеслись передо мною, что мне показалось, что я чувствую их дуновение.
Вся Слобода пришла в движение. Церковь божией матери ярко осветилась. Встревоженные жители бросились к воротам и увидели множество огней, блуждающих во
дворце из покоя в покой. Потом огни образовали длинную цепь, и шествие потянулось змеею
по наружным переходам, соединявшим
дворец со храмом божиим.