Неточные совпадения
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил
в вагоне,
по дороге из Вены
в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми
классами,
в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь едет
в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
— Два года назад, да! без малого, только что последовало открытие новой — ской железной
дороги, я (и уже
в штатском пальто), хлопоча о чрезвычайно важных для меня делах
по сдаче моей службы, взял билет,
в первый
класс: вошел, сижу, курю.
На другой день князь
по одному неотлагаемому делу целое утро пробыл
в Петербурге. Возвращаясь
в Павловск уже
в пятом часу пополудни, он сошелся
в воксале железной
дороги с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за руку, осмотрелся кругом, как бы
в испуге, и потащил князя с собой
в вагон первого
класса, чтоб ехать вместе. Он сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
Тут же мне вручили пакет,
в котором было пятнадцать новеньких, номер за номером, радужных сторублевок, билет на шелковой материи от министерства путей сообщения на бесплатный проезд
в первом
классе по всей сети российских железных
дорог до 1 января 1897 года и тут же на веленевой бумаге открытый лист от Комитета выставки,
в котором просят «не отказать
в содействии
В.А. Гиляровскому, которому поручено озаботиться возможно широким распространением сведений о выставке».
По железной
дороге ехали из экономии
в третьем
классе,
в вагоне для некурящих.
Его визитной карточки или записки достаточно было, чтобы вас принял не
в очередь знаменитый доктор, директор
дороги или важный чиновник; говорили, что
по его протекции можно было получить должность даже четвертого
класса и замять какое угодно неприятное дело.
Вернувшись
в класс, мы, переменивши белье, завязывали грязное
в носовой платок или
в полотенце и
по дороге в дортуар складывали на стол
в гардеробе.
Потом, еще чем эта жизнь была приятна, так это свободой. Надоело
в одном городе — стрельнул на
дорогу, иногда даже билет второго
класса выудишь, уложил чемодан, — айда
в другой,
в третий,
в столицу,
в уезд,
по помещикам,
в Крым, на Волгу, на Кавказ. Денег всегда масса, — иногда я
по двадцати пяти рублей
в день зарабатывал — пьешь, женщин меняешь, сколько хочешь — раздолье!
Я вышла из гардеробной, путаясь и поминутно спотыкаясь
в непривычно длинном подоле, и пустилась
в путь
по этажам и коридорам, тщетно пытаясь угадать
дорогу, ведущую
в класс.
— Нина! Нина! — шепчет между тем Люда испуганно, — ты мне погубишь все дело! Полно, Нина,
дорогая моя, хорошая! Ведь тебя приняли
по доброте баронессы, ведь это против правил — принимать
в старший, выпускной
класс. Пойми же, Нина, пойми! — волнуясь, продолжает шептать Люда.
Я ехал туда
по делу заклада моего имения. Поехал он на мой счет, но демократически,
в третьем
классе.
Дорогой, разумеется, выпивал и на ярмарке поселился
в каких-то дешевых номерах и стал ходить
по разным тамошним трущобам для добычи бытового материала.
Прохаживаясь
по платформе, я заметил, что большинство гулявших пассажиров ходило и стояло только около одного вагона второго
класса, и с таким выражением, как будто
в этом вагоне сидел какой-нибудь знаменитый человек. Среди любопытных, которых я встретил около этого вагона, между прочим, находился и мой спутник, артиллерийский офицер, малый умный, теплый и симпатичный, как все, с кем мы знакомимся
в дороге случайно и не надолго.
Но свою умственную
дорогу нас заставили самих решить еще годом раньше, при переходе
в четвертый
класс гимназии, то есть
по четырнадцатому году.
Мама, как узнала, пришла
в ужас: да что же это! Ведь этак и убить могут ребенка или изуродовать на всю жизнь! Мне было приказано ходить
в гимназию с двоюродным моим братом Генею, который
в то время жил у нас. Он был уже во втором
классе гимназии. Если почему-нибудь ему нельзя было идти со мной, то до Киевской улицы (она врагу моему уже была не
по дороге) меня провожал дворник. Мальчишка издалека следил за мною ненавидящими глазами, — как меня тяготила и удивляла эта ненависть! — но не подходил.
По дороге, при пересадке на станции Казатин, сел я
в купе первого
класса,
в котором ехал какой-то господин.
В общем вагоне первого
класса «для курящих»
по разным углам на просторе разместились: старый еврей-банкир, со всех сторон обложившийся
дорогими и прихотливыми несессерами; двое молодых гвардейских офицеров из «новоиспеченных»; артельщик
в высоких со скрипом с сборами сапогах, с туго набитой дорожной сумкой через плечо; худощавый немец, беспрестанно кашляющий и успевший уже заплевать вокруг себя ковер на протяжении квадратного аршина, и прехорошенькая блондинка, с большими слегка подведенными глазами и
в громадной, с экипажное колесо, шляпе на пепельных, тщательно подвитых волосах.